Облачные дороги - [14]

«Точно. Вчера твои друзья пытались тебя убить». Наручник все еще висел у него на запястье, натертом до крови.

Лун перевернулся на спину и уставился на крыло Утеса. Утренний свет проникал сквозь темную чешуйчатую мембрану, приобретая красноватый оттенок. Он не видел других крыльев, кроме своих, с тех пор как погибла его мать. Сейчас, вблизи, он мог разглядеть шрамы, старые зажившие рубцы в местах, где чешуя была разорвана. Передний край крыла все еще выглядел острым как бритва, но складки кожи у суставов сморщились и огрубели. Кожа Луна в этих местах была гладкой – по крайней мере, он на это надеялся. Как и на то, что все еще может перевоплотиться.

Они провели ночь на вершине башни, почти не разговаривая. Лун не знал, как ответить на предложение Утеса и было ли оно сделано всерьез. Утес заявил, что устал с ним спорить и что они поговорят об этом утром, когда Лун перестанет быть таким невменяемым – точнее, Утес надеялся, что перестанет. Немного поспав, Лун был готов признать, что вел себя немного дергано, но ведь у него выдался тяжелый день.

«Впрочем, все позади. Надеюсь». – Лун закусил губу и посмотрел на свои запястья. Рисунок чешуи был незаметен, по крайней мере, в таком освещении. Он надавил большим пальцем на предплечье, отгоняя кровь, но все равно ничего не увидел. «Хорошо. Это хорошо». Он знал, почему колебался. Если он попытается перевоплотиться и ничего не произойдет… Но, оттягивая этот момент, он ничего не менял. Глубоко вдохнув, Лун попытался измениться.

Он почувствовал, как изменения медленно собираются в его груди. Возможно, дело было в его сомнениях, или же он просто боялся. А затем Лун ощутил, как его кости стали легче, как чешуя заскрипела по плитам, почувствовал вес сложенных крыльев и своего хвоста. На несколько секунд он свернулся калачиком, и облегчение нахлынуло на него пьянящей волной.

Судя по глубоким, ровным вдохам, Утес все еще спал или хорошо притворялся. Лун пополз к краю его большого крыла, а затем вылез из-под него.

Освободившись, он встал и потянулся, встряхивая шипами и гребнями. Утренний свет ярко сверкал на снежных шапках гор, а морозный воздух бодрил. Пока они спали, никто не потревожил крышу башни, если не считать нескольких птиц-падальщиков, обгладывавших останки речного зверя.

Наручник все еще висел у Луна на запястье. Он подцепил когтями замок, поморщившись, когда металл врезался ему в чешую. Он осторожно давил, пока замок не сломался и наручник не спал.

Лун пересек крышу и запрыгнул на парапет, вонзая когти в крошащийся камень. С головокружительной высоты он посмотрел вниз, на камни. А затем расправил крылья и нырнул вниз.

Он пролетел вверх и вниз по ущелью, разминая крылья, борясь с порывистым ветром и чувствуя тепло солнечных лучей на своей чешуе. Полетав, Лун проголодался.

Ловя воздушные течения, он спустился к реке. Стремительный поток бурлил по обрушившимся камням и мелководью, но дальше, где русло становилось шире и глубже, река успокаивалась. Лун нырнул в воду, которая в земном обличье показалась бы ему ледяной, и поплыл вдоль дна. Он нашел медлительный косяк рыб – каждая длиной почти в три шага, жирные, тяжелые и со струящимися переливчатыми плавниками. Лун схватил одну и снова взмыл в воздух.

Пока он не знал, навсегда ли его покалечил яд или нет, думать о предложении Утеса не было смысла. Теперь же… Лун задумался. Он уже давным-давно перестал искать своих сородичей, предположив, что если где-то и были ему подобные, то они затерялись на просторах Трех Миров и найдет он их лишь по непредвиденной случайности. И вот такая непредвиденная случайность произошла.

Но чтобы пойти с Утесом, Лун должен был ему довериться. Он окажется в большой общине оборотней, о которых, даже будучи – наверное – одним из них, Лун ничего не знал. Если они окажутся такими же кровожадными и жестокими, как Скверны, Лун мог попасть в ситуацию, где ему придется бороться за свою жизнь.

Еще он мог отправиться на поиски очередного поселения земных обитателей и начать все заново – заново совершать ошибки и подвергаться опасности. В ту минуту Луну больше всего хотелось улететь прочь одному, охотиться и путешествовать, а не жить в постоянном напряжении, оглядываясь на других. Ему надоело всякий раз сближаться с земными созданиями вроде корданцев, доверять им и знать, что это не будет значить ровным счетом ничего, если они узнают, кто он такой.

Но и одиночество ему тоже надоело. Он уже много раз через это проходил: принимал решение жить один, а затем через несколько месяцев доходил до отчаяния, желая обрести хоть какую-нибудь компанию.

Он поймал уже пятую рыбу и, всплыв, заметил, что не один. Утес в земном обличье полулежал на большом плоском камне у берега. Откинувшись назад, на локти, он подставлял лицо солнцу. Нарочно двигаясь неторопливо, Лун ударил рыбой о камень, чтобы ее убить, закончил есть, а потом вернулся в воду, чтобы смыть со своей чешуи ее внутренности. Затем он снова всплыл на мели у камня, где сидел Утес, и почистил когти о песчаное дно.

Все еще загорая, Утес сказал:

– Знаешь, а ты ведь не должен это делать. Раксура таким не занимаются.