Обители пустыни - [20]

Его медленный голос замер со вздохом изнеможения. Воцарилось долгое молчание.

Когда Меррит наконец хрипло заговорил, ответа не было. Он подошел к кровати, осторожно заслоняя лампу, и остановился, глядя вниз. Изможденное тело Дина было расслаблено, его исхудалое лицо, изрезанное новыми и глубокими страдальческими морщинами, казалось спокойным, потемневшие веки сомкнулись. Меррит погасил лампу и бесшумно выскользнул из палатки.

Меррит окружил Дина заботливым уходом, но тот, судя по всему, никак не мог оправиться от последствий своих скитаний в пустыне. По этой причине Меррит хотел было ускорить работу и побыстрее покинуть раскопки, но Дин не желал даже и слушать. Он упрямо и красноречиво доказывал, что больше такого случая не подвернется, и неизвестно, смогут ли они когда-либо еще выбраться сюда; если же его глаза вообще можно излечить, несколько недель задержки им никак не повредят. В конце концов Меррит уступил, частью из желания поверить Дину, частью же потому, что был всей душой предан работе. Вскоре Дин научился обходиться без посторонней помощи, используя трость; на первых порах он спотыкался на неровной почве, но после начал передвигаться относительно легко и быстро. Меррит хорошо понимал, что беспомощность была для Дина горше смерти. Дин никогда не говорил об этом, но выражение лица, когда он был не в состоянии справиться с какой-то простой задачей, предательски выдавало его. Он нервничал, тревожился, но упорно старался взять себя в руки. Меррит начал замечать, что Дин нуждается в обществе людей, особенно в вечерние часы — и верно, Дин теперь всегда держался в компании других, даже если сидел, храня молчание и не принимая участия в разговоре.

Дважды поздней ночью Меррит осторожно подходил к его палатке, чтобы узнать, все ли в порядке, и находил ее пустой. Сперва это испугало его, и он представил, как Дин одиноко блуждает в темноте, но затем вспомнил, что ночь и день были для него одинаковы.

Миновала неделя; и Зло, что довлело над ними, вновь пробудилось и вышло на охоту.

Глава VIII В ПОСЛЕДНИЙ МИГ

Меррит, сидя в своей палатке, делал записи в дневнике, который давно следовало обновить. Беспощадный свет лампы падал на его серое обветренное лицо с усталыми глазами и бросал искаженную тень его фигуры на брезентовое полотно позади. Он писал медленно, без правок, методично, тщательно, как делал любую работу. Дневник представлял собой чудо лаконичности и выразительности. Его перо заканчивало фразу — «...которую я намерен предоставить Национальному музею Вашингтона в надежде, что мой добрый друг, доктор Пибоди, сможет опытным путем исследовать ее содержимое». Речь шла о лампаде, той самой лампаде, которая, холодная и мертвая, позже нашла свое место в музейной витрине среди прочих древних реликвий минувших времен — снабженная этикеткой, повествующей о ее фрагментарно известной и странной истории, начало которой навсегда затерялось в веках. Меррит глубоко погрузился в захватывающее описание находки, когда шум у входа и приглушенное проклятие возвестили о приходе Дина.

— Можно войти? — спросил Дин и поспешно вошел. На миг он застыл и прислушался, определяя месположение Меррита, и пересек палатку по направлению к нему, ощупывая путь тростью с беспомощной неловкостью недавно ослепшего человека.

— Посмотри-ка — из левого рукава моей рубашки, около плеча, вырван кусок? — отрывисто спросил он и наклонился ближе к Мерриту. Меррит заметил, что дыхание Дина было учащенным, а в его манере держаться ощущалось плохо скрываемое волнение.

— Нет, — сказал Меррит. — Рукав цел.

— Хвала Господу, — благочестиво пробормотал Дин.

— Но тогда все это становится совсем странным. Не понимаю, что могло произойти. Что-то буквально сейчас вцепилось в меня внизу, в раскопах. Не верится, что это игра воображения.

Одновременно Меррит воскликнул:

— Постой! Ты сказал — левый рукав? Я вижу шестидюймовую прореху на правом рукаве, вот здесь, где я тяну. Ты задел рукавом за гвоздь?

Дин перевел дыхание.

— Так все же, есть прореха, значит? — спросил он странным голосом. — Нет, это совсем не гвоздь.

Меррит поднял голову и посмотрел ему в лицо.

— Что случилось? — спросил он.

Но Дин, не замечая вопроса, быстро и все так же напряженно заговорил:

— Тогда я верю во все, верю всему. Я считаю, что люди правы. Верю, что это место проклято. И думаю, что Боба и арабов заманили в ловушку сверхъестественные силы. Я отвергал эту мысль и насмехался над нею раньше, но отныне я поверю всему, что преподнесет мне эта земля. Я проиграл, и я сломлен. Я ничего не понимаю — но я верю. Верю!

Его голос перешел в хриплый шепот. Меррит встал и мягко встряхнул его.

— Послушай, старина, так не пойдет. Тебе нужно успокоиться. Осталось потерпеть еще немного; самое большее десять дней — и мы покинем это место.

— Десять дней, — повторил Дин. — Десять дней. Думаю, десять дней я выдержу, разве нет?

— Если ты предпочитаешь тронуться в путь раньше, — сказал Меррит, — то возьми все нужные припасы и людей и отправляйся. Как бы то ни было, я думаю, что это самый лучший план. Твои глаза нуждаются в лечении. Я не задержусь здесь надолго.