Обитель - [40]

В коридоре, в котором она оказалось, было тихо. В воздухе висела пыль, заметная в свете одинокой лампочки. В глубине коридора виднелась еще одна дверь, широко открытая. Там светился телевизор и раздавались тихие голоса. Элеонора пересекла коридор, осторожно выглянула в зал. Обычное гаражное помещение было разделено на две части – парковку для грузовика и что-то наподобие гостиной. Пара кресел, диван и тумбочка с телевизором. Телевизор показывал без звука, и жители гаража на него не смотрели. Они тихо переговаривались и, судя по напряженным лицам, не сходились во мнениях. Элеонора видела лицо только одного из мужиков – ничем не примечательное, смурное, оно больше всего напоминало картофелину с надутой прорезью рта и двумя маленькими черными глазками.

Остальные мужики сидели к дверям спиной. Элеонора видела бритые затылки и черные татуировки. У каждого из мужиков на шее была такая – черный заштрихованный круг, побледневший от времени. Значит, место правильное. Но вот детективки нигде не было. Элеонора посмотрела на дверь второго коридора, наверняка ведущего к главному входу в гараж. Добраться до нее незаметно было невозможно. Оставалось уйти или вступить с мужиками в разговор.

Элеонора уже приготовилась сделать шаг вперед, когда телефон в кармане завибрировал сообщением.

Костя покривился собственной слабости, отвернулся от Ивана, чтобы тот не видел, как меняется лицо начальства. За окном автомобиля неслись деревья – быстро, быстрее, чем когда сюда ехали. Иван за день уже пару раз эту дорогу прогнал и теперь знал колеи как собственные руки.

Костя снова включил телефон, вышел из переписки с журналисткой. Все-таки написал ей, хотя если та все еще была в гараже, то сообщение читать ей было поздно. Написал не чтобы предупредить – ребята уже окружили здание, ждали команды, – а чтобы она знала, что попытался предупредить. И вот это было малодушие. Пытаться произвести впечатление на эту странную женщину, которая вокруг него вилась, только чтобы какую-нибудь самую драгоценную деталь для своей газеты вытрясти. Еще потом напишет статью о том, как следователя по особо важным охмурила. В отличие от политической чистки, вот такая статья могла Костю здорово подставить.

Скрипнул зубами и, чтобы что-то сделать, набрал старшего в группе захвата. Не дожидаясь, пока тот доложит обстановку, бросил:

– Все, давайте, пошли, пошли, пошли.

С той стороны телефона сразу раздалась команда и застучали сапоги. Группа пошла брать гараж. Костя на секунду отнял телефон от уха, посмотрел на Ивана. Тот показал пальцами: еще минут двадцать. Костя кивнул и стал вслушиваться в звуки в телефоне.

– На лодке поплывем, – сказал муж. Мужчина из монастыря, игумен, ушел, и муж сел рядом с Евой, обнял за плечо, стал объяснять. – Нас с тобой сам митрополит охраняет, – сказал он. – И он хочет, чтобы ты с другими детьми в приюте жила.

– А ты? – спросила Ева.

– А меня хочет в монастырь отправить, – сказал муж. – На севере. Считает, нужно мне немного отдохнуть, ногу восстановить. Понимаешь?

Ева кивнула. Баба рассказывала такую сказку.

Жил-был один царевич – красивый, стройный, с большими голубыми глазами. И была у него невеста, будущая царевна. И поселились в соседнем лесу волки, которые ели прохожих и не давали никому жизни. Невеста сказала царевичу, чтобы он убил волков, а потом приходил жениться. Царевич пошел в лес, стал кричать и звать волков. Волки вышли из-за деревьев, вкопали в землю когтистые лапы. Царевич сначала убил одного волка, распоров ему живот, но волк ухватил его зубами за ногу. Тогда царевич убил второго волка, расколов ему спину, но тот волк ободрал ему руку. Царевич, истекая кровью, стал драться с третьим, самым большим и опасным волком. Выколол ему глаза, обрубил лапы, хотел уже пронзить сердце, но тут волк широко раскрыл свою зубастую пасть, проглотил царевича. Волк побежал по лесу, слепой, без лап, спотыкаясь, кидаясь об деревья и камни, а царевич в его желудке пытался разрубить мечом его твердые внутренности. Ударил один раз – волк вскинулся, повалил тонкую березу. Ударил второй – волк завертелся, сбил хвостом сосну. Ударил третий – волк забился на земле, мордой скопал древний дуб. Упало толстое дерево, раздавило волка, и царевич выполз наружу, весь в крови и ядовитой желудочной слизи. Глаза у царевича были красные, нога вся почернела, а рука повисла как мертвая. Пошел он к невесте, повалился ей в ноги, а встать уже не мог. Невеста сказала царевичу, чтобы он полз в далекий монастырь, а как здоровье вернется, чтобы возвращался и сыграл свадьбу. А если погибнет, то, значит, и невеста ему не нужна. Царевич оторвал себе кусок ткани с ее платья, перекрестился и пополз по острым камням, по глубоким болотам, по горячему песку, по колючей траве, по ледяным глыбам в далекий северный монастырь.

Полз три года, чуть не умер, но все же на крыльцо монастырское забрался, упал. Монахи двери открыли, увидали царевича, на руки подняли. Сначала в баню отнесли, обмыли, потом к лекарю, облечили, потом в большой дом – там накормили, напоили и спать уложили. И спал царевич тридцать лет, и снился ему страшный сон, в котором он от волков отбивался, да не от трех, а гораздо больше. И каждый волк норовил у него кусок ткани вырвать, а царевич ее крепко держал.