Обитель - [37]

– Любого возьмите из уже имеющихся, – ответил телефон. Министр вздохнул, а Даниил Андреевич посмотрел в стол. Он с митрополитом был согласен: своих убийц хватало, не нужно было еще и на церковь охотиться, чтобы, может быть, у них кого-то найти подходящего.

Несколько секунд в кабинете царило молчание. Потом митрополит заговорил снова.

– Я вам тех, кого уже арестовали, оставлю, – сказал Иосиф, переворачивая страницу книги и беря в здоровую руку красный карандаш. – Злые люди, опасные. Сажайте их в свои тюрьмы, наказывайте.

– Это не убийцы, – сказал в телефоне министр.

– Не убийцы, – согласился Иосиф. – В церкви моей убийц нет. А где еще взять, я вам сейчас скажу. Адрес скажу, поедете туда, заберете всех, всех посадите. Кто убийца, сами выбирайте. А повод будет, если внимательно всё обыщете.

Министр посмотрел на Даниила Андреевича, тот покачал головой, пожал плечами. Он понимал, что Иосиф решил что-то разменять полиции – отдать каких-то ему одному известных преступников в обмен на обещание не трогать Успенский монастырь и остальные церковные дела и организации.

Министр показал пальцем – отключи звук. Даниил Андреевич нажал в телефоне на значок микрофона.

– Ты считаешь, они знают, кто убийца? – спросил министр. Они уже обсуждали это раньше, обсуждали потому, что министру, как оказалось, и вправду было важно найти того, кто убил Казаченко. Он не выслуживался и не пытался спасти свое место – просто из нескольких десятков найденных трупов один был в полицейской форме, а значит, нужно было мобилизовать всю полицию области, пока убийца не будет найден.

– Нет, – сказал Даниил Андреевич.

– Почему тогда митрополит идет на уступки? – спросил министр.

Даниил Андреевич легко мог бы ему ответить. Митрополит делал уступки потому, что защищал церковь, защищал свой мир от зла, которое несли в него полицейские со своими следствиями, проверками, насилием и тюрьмой. Митрополит готов был отдать полиции своих монахов, ни в чем, конечно, не виновных, потому что только в этом видел спасение для своей церкви. А ради этого спасения жалеть ничего не полагалось.

Министр ждал, пока начальник полиции ответит, но сам уже понимал, что согласится на предложение митрополита. В первую очередь потому, что это согласие теперь ничего не значило. Слушая хриплый, мокрый голос митрополита, министр решил, что ближайшие годы посвятит медленному и планомерному уничтожению церкви в области. Казаченко погиб на службе, это могло случиться с любым полицейским. Но вся вонь, поднявшаяся вокруг его смерти, была результатом компромисса, на который много лет шло МВД Карелии, – компромисса с дикими, грязными людьми в рясах, которые ни в грош не ставили власть, не желали ей подчиняться и только по своей слабости иногда позволяли ей наведываться в свои разваливающиеся монастыри, гниющие детские дома и обветшавшие, вроде бы совсем недавно отстроенные, но уже опадающие церкви. С этим компромиссом пора было заканчивать.

– Идет, потому что не хочет, чтобы мы в его дела лезли, – сказал Даниил Андреевич. Министр кивнул.

– Владыка, – сказал он чуть веселее, чем раньше, – давайте адрес, только сразу скажу: всех, кто там будет, мы забираем. Считайте, навсегда. Дело?

Иосиф нажал на красную кнопку завершения вызова, с компьютера отправил Даниилу Андреевичу адрес обительского склада в городе. Потом вычеркнул в своей книге две строчки: сначала четырех арестованных монахов Успенского, потом складских мужиков. Перекинул пару страниц, смерил взглядом цифры, тяжело отодвинул книгу, надавил пальцем на экран телефона, вбил номер.

– Здравствуй, владыка, – сразу ответил игумен Успенского монастыря. Дышал он неровно, нервно.

– Мелкую из Обители передашь Варваре сразу, когда прибудет, а та пускай отвезет к Марии в приют. У Варвары же с собой будет девочка, ее отведешь к брату Адриану на опознание. Пускай скажет, жила такая в Обители или нет. Потом мне позвонишь, а Адриана успокой, скажи, что ему будет назначение на северный монастырь, у Ладоги. – Иосиф с трудом нагнулся к столу, дотянулся до угла книги, перевернул страницы до карты области. – Монастырь пока ему не назначен, – сказал он. – Но будет. С игуменами утвердить нужно. Полиция, скажи, его больше не ищет. Понял?

– Понял, владыка, – сказал игумен. Про своих он не спрашивал, но Иосиф все равно сказал: – Твоих нет больше. Всё с ними. В твоем монастыре братьев и так хватит.

По ту сторону телефона игумен Успенского монастыря перекрестился, вздохнул, но без горечи. В его голове полицейская тюрьма походила на раковый корпус: люди иногда оттуда выходили, но редко, и молиться нужно было об их спасении в той жизни, а не об излечении в этой.

– Там всех мордами в пол, – сказал министр. – Если кто-то даже мимо проходит, забрать, не допрашивать, кинуть на сутки. Всё обыскать, опечатать. Что не увезете в вещдоки, сжечь или вывезти за город. Чтобы там от склада голые стены остались.

Даниил Андреевич понимал, что теперь, когда перемирие заключено, министр опасается, что митрополит воспримет любое снисхождение по отношению к «отступным» монахам за слабость. А министру совсем не хотелось проявлять слабость. И так он только что, в общем-то, признал суверенность областных монастырей и их закрытость для МВД.