Обитатель лесов - [17]

— Мне представляется, — рассказывал Тибурцио, — как будто я нахожусь в большой комнате, по которой вдруг подуло холодным ветром, таким резким, какого я никогда прежде не испытывал; мне представляется, что я слышу рыдания какой-то женщины, грубый и грозный голос, а потом… потом… потом больше ничего.

Но и эти слова не оправдали ожиданий старого охотника.

— То был, верно, какой-нибудь сон, — говорил он печально, — но продолжайте. Неужели это все, что осталось у вас в памяти? Не сохранилось ли у вас каких воспоминаний о прибое морских волн? Этого зрелища ребенок никогда не забывает, как бы мал он ни был!

— Я видел море в первый раз четыре года тому назад в Гуаямасе, — возразил Тибурцио, — однако же если я могу верить намекам, которые слышал, то, должно быть, я видел его первый раз в моем детстве.

— Ну, а с этими воспоминаниями, — продолжал спрашивать канадец, — не соединяется разве в уме вашем никаких других?

— Никаких! — был ответ.

— Никаких? — повторил старик, точно какое-нибудь отдаленное эхо. — Решительно никаких?

— По крайней мере никаких определенных; да это все, вероятно, как вы сказали и как я сам думаю, одни сны, которые мне только представляются действительностью.

— Без сомнения, — возразил Розбуа с выражением горечи, — где же детям вспоминать о таких вещах?

— Между прочим, в этих сновидениях, — говорил Тибурцио, — в эту минуту представляется мне одно почерневшее, грубое, но добродушное лицо.

— Какого рода лицо? — спросил Розбуа, поворачиваясь опять к свету, так что его напряженные мускулы как-то особенно резко выдавались, между тем как грудь сильно волновалась.

— Лицо это, — отвечал Тибурцио, — принадлежало человеку, который меня очень сильно любил; теперь, — прибавил он, — я начинаю опять вспоминать об этом человеке.

— Ну, а вы? — спросил Розбуа, между тем как на лице его выражался сильный страх. — Вы его любили?

— О да! Он был так ко мне добр!

Крупная слеза скатилась с бронзовой щеки нашего друга Розбуа, который отвернулся, чтобы скрыть ее. Он опять отодвинулся в тень дерева и пробормотал:

— Увы! Он тоже любил меня нежно!

Потом он опять стал продолжать почти трепещущим голосом, как будто сердце его готово было лопнуть:

— Не можете ли вы по крайней мере припомнить хоть какое-то обстоятельство, вследствие которого были разлучены с этим человеком?

Дальше он не мог продолжать. Опершись головою на свои могучие руки, он ждал с трепетом ответа на свой вопрос. Наступила мучительная пауза.

— Слушайте! — прервал наконец это тягостное молчание Тибурцио. — Вы, который, кажется, служите мне светочем, указывающим путь, слушайте, что мне теперь припоминается. Раз как-то днем потоки крови струились вокруг меня, грунт колебался под моими ногами, гром, а может быть, и пушки грохотали вокруг меня; я был заперт в темной комнате, где мне было очень страшно. Человек, о котором я вам рассказал, человек, который меня любил, пришел за мной… Подождите! — начал он опять. — Человек, о котором я вам говорил, сказал мне: «Становись на колени, дитя мое, и молись за свою мать…»

Пока длился этот рассказ, старый охотник, фигура которого была скрыта тенью, находился в состоянии какого-то судорожного трепета. Раздались глухие рыдания. Услышав их, Тибурцио встрепенулся, но Розбуа воскликнул:

— И молись за свою мать, которую я нашел умирающей подле тебя!

— Да, да, — воскликнул Тибурцио, вскакивая с места, — те самые слова! Но кто же вы такой, что знаете в таких подробностях все, что происходило в ту страшную минуту? Или вас послал мне сам господь Бог?

Старый охотник встал, не произнося ни слова, опустился на колено и опять, выставляя на свет мужественное и грубое лицо свое, по которому текли слезы, воскликнул от избытка ощущений:

— Ах, Господи! Я знал, что Ты опять пошлешь его ко мне, когда ему нужен будет отец! Фабиан, Фабиан! Ведь это я, я тот человек…

Тут слова его прервал внезапный выстрел, которому предшествовала молния, осветившая кустарник, и прожужжавшая мимо Тибурцио пуля ударилась в землю.

Выстрел этот разбудил спавшего Хозе, который быстро вскочил и схватил свое ружье.

Глава VII

Долго выжидал Кучильо, пока решился сделать изменнический выстрел, направленный против Фабиана, После выстрела он бросился назад, не теряя ни минуты. Он даже не смог заставить себя подождать немного, чтобы удостовериться, попала ли его пуля в цель. От страха Кучильо долго не мог найти дерева, где была привязана его лошадь. Это промедление могло бы ему стоить жизни, если бы Розбуа со своими спутниками в первое мгновение не растерялись немного от такого внезапного выстрела.

— Товарищи! — воскликнул Хозе. — Я бы очень желал узнать, кому из вас была назначена эта пуля, мне или вам, молодой человек, потому что я немного слышал ваш разговор, и так как я не совсем чужд этой истории, то случившееся тогда в Эланхови…

— История в Эланхови! — воскликнул канадец. — Как! Ты знаешь?..

— Да, но теперь не время об этом рассуждать. Позже когда-нибудь вам можно будет узнать многое; все это для вас пока тайна, которую вы без меня, вероятно, не разгадаете! Тебе именно, молодой граф, кажется, я и обязан своим спасением; на первое время пока этого достаточно. А теперь, Розбуа, вперед! Ты иди в ту сторону, откуда раздался выстрел; а я с молодым человеком спрячемся с противоположной стороны, а то негодяй, пустивший в нас пулю, может быть, собирается обойти нас; в таком случае он попадет в наши руки.