Обезьяны - [100]

Саймон много раз видел, как звери так поворачиваются к Буснеру, и точно знал, что от него требуется. Он сам наклонился и положил переднюю лапу на подставленную часть тела. И снова, как всегда, был потрясен, насколько человеческим казалось на ощупь это тело всякий раз, когда он касался не покрытых шерстью мест.

— «Грруунн» отлично, отлично «чапп-чапп», ты ведь, не иначе, Прыгун, я угадал «хуууу»?

— Совершенно верно, это я. Я восхищаюсь вашим сумасшествием, я без ума от вашей мании…

— Прекрасно, прекрасно, Прыгун, отлично «чапп-чапп». — Саймон оделил пятого самца еще парой отеческих шлепков.

К ним не замедлил присоединиться Буснер, в лапах у него был портфель, на шее сидели несколько скулящих малышей, а за спиной выстроилась длинная очередь старших подростков, вся колонна чистила друг друга. Первый в очереди самец копался в шерсти на шее Буснера, следующий — в шерсти первого и так далее. Собравшиеся дыбили шерсть и довольно урчали. Все это выглядело настолько мощно и по-шимпанзечески, что Саймон не на шутку перепугался и спрятался за оградой. Буснер немедленно повернулся мордой к старшим подросткам:

— «Вррааа» сегодня, ребята, прогулки не будет, ни к чему вам портить настроение мистеру Дайксу… что же касается вас «врраааа!» — Не церемонясь, Буснер схватил малышей за шкирку и зашвырнул отчаянно скулящие комочки шерсти в цветочную клумбу.

Оставшись втроем, именитый психиатр и его пациент с ассистентом забрались в машину. Прыгун завел мотор и рванул с места, за шесть секунд разогнавшись до шестой же передачи. Лимузин камнем ухнул вниз, по холму в сторону Фрогнола, повернул направо и исчез, направляясь к Примроуз-Хилл.

Тем пассажирам «вольво», которые, принадлежа к виду «шимпанзе», ничего против этого не имели, утренний лондонский воздух казался относительно прохладным и чистым, а сам город — просторным. Но только не Саймону Дайксу, который видел вокруг себя запруженное, гнетущее урбанизированное пространство. Куда бы он ни обращал свой взор, на что бы ни смотрел — будь то краснокирпичные особняки на вершине холма Хэмпстед, будь то длинные крашеные террасы Белсайз-Парк, будь то зажатые друг между другом, как листы салата в сэндвиче, дома в районе Примроуз-Хилл, — он видел лишь городской пейзаж, загаженный порожденным им же самим мусором, этакий вселенский чулан, заваленный как попало забытыми, не нужными более хозяевам старыми вещами, заросшими паутиной, проеденными молью, покрытыми застарелым жиром и сажей. Никогда еще Лондон не представал перед его глазами таким уродливым карликом, никогда Саймон не испытывал в столице такой острой клаустрофобии. Мало того, куда ни глянь, везде эти небритые недоростки, везде их мозолистые пальцы барабанными палочками стучат по мостовой, а мерзкие лапы хватают, что ни попадя, пребывая в вечном движении.

Саймон скрючился на заднем сиденье, чувствуя себя этакой Алисой в Оставьтеменявпоколье, не зная, хочется ему или нет попросить шимпанзе по обозначению Прыгун открыть люк, чтобы высунуть туда свою жирафью шею. Чтобы убрать, насколько возможно, жуткое чувство разлаженности, рассогласованности между ощущениями, которые ему доставляет собственное тело, и образом мира, в котором этому телу приходится жить, Саймон снова прижался мордой к стеклу, а одной лапой держал себя за член и яйца, и просидел в такой позе всю поездку. Смешно, я не чувствую никакого неудобства оттого, что одет только наполовину, подумал он, а может, только подумал, что подумал.

«Вольво» добрался до Риджентс-Парка и поспешил к цели путешествия. Подъехав к главным воротам, Прыгун заложил широкий вираж и мастерски остановил машину, сбросив десяток передач, прямо возле шимпанзе, который у входа продавал посетителям воздушные шарики, наполненные по последней моде гелием.

Буснер мешком пряжи вывалился из передней двери и извлек Саймона из задней. Теперь Саймон переносил прикосновения Буснера куда легче, чем до того, как ему пришлось извлекать из шерсти психоаналитика-радикала собственное дерьмо. Тело Буснера отрастило нечто вроде ауры, ауры странной приемлемости, какой обладает собственная задница — по той причине, что ее-то всегда можно потрогать, а чужие не всегда, — или старая, знакомая, хотя и изрядно вонючая собака, вроде Сариной Грейси.

Буснер остановился подле продавца шаров и показал Саймону:

— Вы, наверное, бывали здесь со своими детенышами, не так ли «хууу»?

— Да, разумеется, много раз. Мой старший, Магнус, он особенно увлекается животными, дикой природой и прочими подобными вещами. Остальные, так показать, четверенькали за компанию… — Саймон замер: он заметил на новомодных, металлического оттенка шарах, паривших над головой, картинки, среди которых, помимо Микки-Маусов, Утят Дональдов и других мультперсонажей, были другие странные существа, с бледными мордами и необычно, даже чрезвычайно длинными носами.

Буснер, увидев, что привлекло внимание Саймона, перекинулся знаком-другим с торговцем, отдал ему пару монет и получил взамен шарик, который тут же влапил экс-художнику со знаками:

— Это, Саймон, человек, дети их просто обожают… — Взяв пациента под лапу, Буснер затащил его в магазин сувениров. — А теперь посмотрите-ка сюда.