Обезьяна и сущность - [37]

– Но, ваше преосвященство… – пробует возразить доктор Пул.

Архинаместник останавливает его жестом пухлой, влажной руки.

– Минутку, – сурово говорит он.

Вид у него столь грозный, что доктор Пул спешит извиниться:

– Простите, пожалуйста.

– Пожалуйста, мой дорогой Пул, пожалуйста.

И снова архинаместник – сама любезность и снисходительность.

– Как я сказал, – продолжает он, – не следует забывать, что, пройдя, если можно так выразиться, физиологическое обращение, вы будете избавлены от искушений, которых, по всей вероятности, не избегнете, оставшись нормальной особью мужского пола.

– Конечно, конечно, – соглашается доктор Пул. – Но, уверяю вас…

– Когда речь идет об искушении, – сентенциозно заявляет архинаместник, – никто не вправе никого уверять в чем бы то ни было.

Доктор Пул вспоминает о недавнем разговоре с Лулой на кладбище и чувствует, что заливается краской.

– Не слишком ли огульно это утверждение? – без особой убежденности спрашивает он.

Архинаместник качает головой:

– В таких делах и речи не может быть об огульности. И позвольте напомнить вам, что происходит с теми, кто поддается подобным искушениям. Воловьи жилы и похоронная команда всегда наготове. Именно поэтому ради ваших же интересов, ради вашего будущего счастья и спокойствия духа я советую, нет, прошу, умоляю вас вступить в наши ряды.

Молчание. Доктор Пул с трудом сглатывает слюну.

– Я хотел бы подумать, – наконец говорит он.

– Разумеется, – соглашается архинаместник. – Не спешите. Можете думать неделю.

– Неделю? За неделю я не успею обдумать все как следует.

– Пусть будет две недели, – соглашается архинаместник, а когда доктор Пул отрицательно качает головой, добавляет: – Пусть будет хоть месяц, хоть полтора, если желаете. Я не тороплюсь. Я беспокоюсь только за вас. – Он похлопывает доктора Пула по плечу. – Да, дорогой мой, за вас.

Наплыв: доктор Пул работает на опытном участке – высаживает помидорную рассаду. Прошло почти полтора месяца. Его каштановая борода стала гораздо пышнее, а твидовый пиджак и брюки – гораздо грязнее по сравнению с прошлым его появлением в кадре. На нем серая домотканая рубаха и мокасины местного производства.

Посадив последний кустик, он выпрямляется, потягивается, потирает занемевшую спину, затем медленно идет в конец огорода, останавливается и задумчиво всматривается в пейзаж.

Дальний план: глазами доктора Пула мы видим широкую панораму брошенных фабрик и разваливающихся домов на фоне гор, которые хребет за хребтом уходят к востоку. Густо синеют островки тени; в ослепительном золотом свете отдаленные предметы кажутся маленькими, но очень резкими и отчетливыми, словно отраженные в выпуклом зеркале. На переднем плане почти горизонтальные солнечные лучи, точно резец осторожного гравера, открывают неожиданное богатство текстуры даже совершенно голых клочков выжженной земли.

Рассказчик

Бывают минуты – и это одна из таких минут, – когда мир кажется прекрасным, как нарочно, как будто все вокруг решило продемонстрировать тем, у кого открыты глаза, свою сверхъестественную реальность, которая лежит в основе всех внешних ее проявлений.

Губы доктора Пула шевелятся; мы слышим его шепот:

Любовь, восторг и красота

Под солнцем будут жить всегда.

Они сильнее нас – ведь мы

Не терпим света, дети тьмы.

Доктор Пул поворачивается и идет ко входу в сад. Прежде чем открыть калитку, он осторожно оглядывается вокруг. Вражеских соглядатаев не видно. Успокоившись, он выскальзывает из калитки и сразу сворачивает на тропинку, вьющуюся меж дюнами. Губы его снова шевелятся.

…Я – мать твоя Земля;

В моих холодных венах вплоть до жилки

Громаднейшего дерева, чьи листья

Дрожали в воздухе морозном, радость

Струилась, словно в человеке кровь,

Когда с груди моей ты тучей славной

Поднялся, радости чистейший дух.

С тропинки доктор Пул выходит на улочку; по ее сторонам стоят небольшие дома; рядом с каждым – свой гараж, вокруг каждого – клочок голой земли, бывший когда-то газоном или клумбой.

– «Радости чистейший дух», – повторяет доктор Пул и, вздохнув, качает головой.

Рассказчик

Радости? Но ведь радость давным-давно убита. Остался лишь хохот демонов, толпящихся вокруг позорных столбов, да вой одержимых, спаривающихся во тьме. Радость – она ведь только для тех, чья жизнь не противоречит заведенному в мире порядку. Для вас же, умников, которые считают, что порядок этот можно улучшить, для вас, сердитых, мятежных и непокорных, радость очень скоро становится незнакомкой. Те, кто обречен пожинать плоды ваших фантастических затей, не будут даже подозревать о ее существовании. Любовь, радость и мир – вот плоды духа, являющегося вашей сущностью и сущностью мира. А плоды обезьяньего склада ума, плоды мартышечьей самонадеянности и протеста – это ненависть, постоянное беспокойство и непрестанные беды, смягчаемые лишь еще более страшным безумием.

Тем временем доктор Пул продолжает бормотать на ходу:

Мир полон лесорубов, что грустящих

Дриад любви с дерев сгоняют жизни

И соловьев распугивают в чащах.

Рассказчик

Лесорубов с топорами, людей с ножами, убивающих дриад, людей со скальпелями и хирургическими ножницами, распугивающих соловьев.