И тогда обезьяна начинает думать о бочке, в которой лежит спецовка и перчатки, и беспокоится, как бы их не украли. Она беспокойно поворачивает голову, ища глазами бочку, но снова вспоминает, что она обезьяна, а не крановщик, и поэтому спецовка и перчатки ей не нужны. И тогда обезьяне хочется залезть в эту бочку, раскачаться изо всех сил, сорваться с крюка и рухнуть вместе с бочкой на рычащие и хрюкающие джунгли, чтобы все наконец-то закончилось.
По странной закономерности именно в это время пенсионеру Ивану Ивановичу Непрухину, в прошлом крановщику, не спится. Ему снится один и тот же пугающий сон: грозно рычащие джунгли, густой зловонный пар, поднимающийся над непроходимым лесом, свирепый хруст из зарослей и сытое чавканье. В эти моменты Иван Иванович в испуге просыпается, кладет под язык таблетку валидола и боится, как бы ему не задержали пенсию.
Но вот обезьяна перестает думать о бочке, она горбится и сутулится, плюет на руку и размазывает слюни по физиономии. Ее могучие плечи еще некоторое время вздрагивают, но постепенно дрожь затихает, и ее глаза постепенно стекленеют и становятся хмурыми и безразличными ко всему. Ивану Ивановичу тоже понемногу легчает. Он вновь ложится в постель, натягивает одеяло до подбородка и решает непременно попробовать лечиться уринотерапией. Иван Иванович засыпает, а обезьяна грустно и лениво мочится с дерева вниз, на головы усердно жующих собратьев.
Прошло довольно много времени, но обезьяна все еще сидит в своем гнезде на вершине баобаба, а старая заржавленная бочка все качается на заброшенной стройке. Жизнь течет, и ничего в ней по сути не меняется, и напоследок остается только сказать, что эта обезьяна не имеет к той самой бочке ровным счетом никакого отношения.
