Обетованный остров - [23]

— Благодарю за службу! Боевая учеба прошла успешно. Если вы таким же образом будете действовать в настоящей боевой обстановке, никакой враг нам не страшен. Все участники операций будут вознаграждены по заслугам, особенно сигнальщики, которые, вероятно, подняли на ноги весь Пелопоннес и Аттику.

По тону, которым были произнесены последние слова, трудно было понять, ждет ли тех, кто поднял на ноги весь Пелопоннес и Аттику, действительно награда или нечто совсем противоположное.

Диодор, между тем, забыв и про сигнальные огни и про окружавших его воинов, судорожно искал единственно правильное и спасительное для него решение в той головоломной ситуации, в которой он оказался. Было очевидно, что Питфей не случайно направил его к заброшенному алтарю возницы Пелопа, дав указание не сводить глаз с Этры. Значит, он знал о предстоявшем здесь свидании его дочери с молодым мужчиной. В таком случае ему, вероятно, было угодно предотвратить это свидание или по крайней мере не допустить нежелательных последствий. Но как быть с молодым человеком? Арестовать его? Отпустить восвояси? Арестовать было бы проще всего — только мигни своим молодцам, вооруженным до зубов. Только как на это среагирует Этра? От нее можно ждать чего угодно — в ярости она становится тигрицей. Да и от Питфея он не получал подобных указаний. Поди знай, чего у него на уме! Нельзя арестовывать и отпускать нельзя! Исчезнет — потом ищи с огнем! А Питфей, может быть, затем и послал его сюда, чтобы тот не исчез.

Решив не форсировать событий, начальник порта обратился к Этре с почтительным приветствием:

— Доброе утро, божественная царевна!

— Царевна? — переспросил молодой человек.

— Тебя это удивляет?

— Нисколько... Я бы не удивился, если бы она оказалась и бессмертной богиней.

— Так... так... так... Рад и тебя приветствовать, тонкий поклонник божественной красоты. Не знаю, правда, как величать тебя по имени.

— Звать меня Горгий и родом я из Тарса. Отец и дед мой были купцами. И сам я отправился с товаром в море, да не повезло мне. Буря разбила корабль. С немногими друзьями мне удалось спастись на его обломках. По милости богов на следующий день нас подобрали мореходы из Тира и благополучно доставили в Трезению.

— Повезло тебе, Горгий. Судьба и боги, видимо, милостивы к тебе.

— Не хочу гневить всевышних, ставя под сомнение твои слова.

— Так... так... так.., Горгий. Одно удивляет. Говор у тебя скорее не жителей Тарса, а вифинский. Так мне кажется... Но, может быть, и ошибаюсь я, ведь за всю свою жизнь не выезжал за пределы Трезении.

— Нет, не ошибаешься ты. Мать моя, действительно, была родом из Вифинии.

— То-то, я думаю, говор вифинский, а сам родом из Тарса... Там, наверно, и родился ты?

— Да, я родился в Тарсе.

— Тем более удивительно. Ведь окружение, друзья, школа — а ты, чувствуется, получил хорошее образование — оказывают большее влияние на говор, чем речь родной матери. Но ты, должно быть, сильно был привязан к ней?

— Действительно, так.

— Обычно люди, привязанные к матери, вырастают изнеженными и редко выбирают профессии воина и моряка. А я вижу на твоем теле рубцы от ран... Видимо, побывал ты в переделках... А меч!.. Какой прекрасный клинок и какая чеканка! Кавказская ковка! Тонкая работа. Ты любишь оружие и хорошо разбираешься в нем. Твои руки умеют не только считать деньги...

— Каждый купец должен быть хорошим воином и моряком.

— Не всегда так бывает, молодой человек, не всегда. Что касается тебя, то уж, несомненно, тебе есть, что вспомнить. Думаю, нашему царю Питфею, мудрому и любознательному человеку, будет очень интересно послушать твои рассказы.

Этра бросила на Диодора признательный взгляд, а тот, довольный, усмехнулся про себя: «Что же, двух зайцев убил разом. Эта дурочка теперь до гроба будет признательна ему. А этот глупец, на которого она положила глаз и который, конечно, никакой ни житель Тарса и не купец, никуда теперь не денется от него. Сам придет во дворец Питфея. И тот пусть собственной мудростью развязывает еще один запутанный узел в новом акте драмы Пелопидов».

— Позволь, божественная царевна, — галантно произнес Диодор, — предложить тебе помощь. А с тобой, молодой человек, я не прощаюсь, поскольку надеюсь уже сегодня увидеться с тобой во дворце царя Питфея.

10. АПАТУРИЯ

Флотилия возвратилась в Погон. Диодор сделал все возможное, чтобы погасить возбуждение обывателей. Сигнальщикам было дано указание оповестить Ахейский мир о том, что тревога была ложной (три шкуры с виновников переполоха лименарх решил снять позднее). Дворцовому гарнизону Диодор рекомендовал возвращаться в Трезен свободным строем и без спешки, а сам на колеснице, запряженной своими лучшими лошадьми, устремился вслед за Этрой, стремясь держать такую дистанцию, которая не задевала бы самолюбия царевны и в то же время не давала бы ей возможности слишком далеко оторваться от него.

С террасы своего дворца, расположенного на самом верху акрополя, Питфей еще издалека увидел белых лошадей Этры и ее развивающуюся белую тунику. За ней следовала помпезная колесница начальника порта. На душе у Питфея немного отлегло. «На этого чиновника можно положиться, — подумал он, — во всяком случае в той мере, в какой можно вообще полагаться на смертного человека». Тем не менее, беспокойство, вызванное сном, полностью не покидало его. Как на крыльях, влетела Этра в комнату отца, сияющая, счастливая. Ее улыбка растопила его печаль. Он обнял дочь и поцеловал ее. Вновь откуда-то из подсознания выплыла горькая фраза предсказателя Мелампода: «Веселится дитя и не ведает, какие скорби и страдания ждут его в жизни», и в тот же миг его сознание поразила догадка: «Свершилось!»