Обэриутские сочинения. Том 1 - [10]

Шрифт
Интервал

Округлость ночей заметает в снега
Что ж память кругами ложится опять
Проворной рекой запрокинутой вспять
Некруглые очи шумят за мостом
Звучат в закоулке осенним листом
Укромным затылком
В разогретой земле
Просторные очи
Проворные очи
Нет
Зимние очи
Нет
Безгубые очи
Да в палате бездумной
Да в палате бездымной
Бесчинный
Рассвет

(1) Знакомый художник

П. И. Соколову

Висит на шесте и крутится
мазков бесцельное собранье,
безвольное содружество частей.
На плоскости утраченной квадрата,
в несмелой охре распластав ладони,
садовник пятился давно.
Он поднимал гвоздику
и снова достигал настурцию,
уменьем толстых пальцев его создал сундук,
просторный как ведро.
Надо мной гуляет женщина
прозрачней, чем из древней Турции,
обширнее небесной суеты.
Она сказала тихо:
меня создал петух.
Передо мной сидит бревенчатый Малевич
с вытянутыми руками,
весь обструганный.
Его холсты шуршавые,
его слова мужицкие,
напоминают запах.
Вы смотрите у меня,
Юдин, Эндер и Стерлигов.
Грызите подрамники вежливо,
от первого до 318-го.
Они вас незатейливых всему научат.
Грызите да приговаривайте:
от и дж,
от и дв,
от и дрь.
Ах уж эти времена,
с такими большими и честными – ди,
поменьше – дж,
ещё меньше – дв,
совсем крошечными и уморительными дрь и дзя.
Теперь со мной рядом
велосипедисты на кривых колёсах,
рыбак с чёрной рыбой за спиной…
И опять передо мной садовник,
он жуёт календарь науки,
плюётся некрасивыми буквами,
ругается некрасивым голосом
и говорит:
Дерсенваль кр кф.
Вот какой у меня знакомый художник!
1935

(2) Знакомый художник

Петру Соколову

Висит на шесте и крутится
мазков бесцельное собранье,
безвмолвное содружество частей
на плоскости утраченной квадрата,
в несмелой охре распластав ладони,
садовник пятился давно.
Он поднимал гвоздику
и снова достигал настурцию.
Уменьем толстых пальцев его создал сундук,
просторный как ведро.
Надо мной гуляет женщина
прозрачней, чем из древней Турции,
обширнее небесной суеты.
Она сказала тихо:
«Меня создал петух».
Передо мной сидит бревенчатый Малевич
с вытянутыми руками,
весь обструганный.
Его холсты шуршавые,
его слова мужицкие,
напоминают запах.
Вы смотри́те у меня,
Юдин, Эндер и Стерлигов,
грызите подрамники вежливо,
от первого до 318-ого.
Они вас, незатейливых,
всему научат.
Грызите да приговаривайте:
          от и дж
          от и дв
          от и дрь.
Ах уж эти времена
с такими большими и честными – дй,
поменьше – дж,
ещё меньше – дв,
совсем крошечными и уморительными
          др и дзя.
Теперь со мною рядом
велосипедисты на кривых колёсах,
рыбак с чёрной рыбой за спиной.
И опять предо мной садовник,
он жуёт календарь науки,
плюётся некрасивыми буквами,
ругается историческим голосом
и говорит:
«Дырсенваль кр кф».
Вот какой у меня
          знакомый художник.
1936

«Тихая погода…»

Тихая погода
Светлая природа
Утро за окном
В городке лесном
Снег летает низко
Голосок ваш близкий
Наполняет время
Сам не знаю где
Жаль что вспомнить нечего
И сказать мне нечего
На прощанье вам
На прощаньем мне
1937

Страх

Тревога в комнате витает —
Кружится над столом.
Нестройным гулом наполняет
Твой душный дом,
Твой неспокойный слух.
Лишь одинокая, как струнка, мысль
Незнанье побеждает
И звенит,
И голову заносит ввысь,
Где потолка неясного зенит.
И голова вращается под самой крышей,
Напоминая шар.
И снова опускается на сгорбленные плечи.
1937

Тревога. Страх

Написано в 37-м году.

Тревога в комнате летает
Кружится над столом
Нестройным гулом наполняет
Твой душный дом
Твой неспокойный слух
Лишь одинокая как струнка мысль
Незнанье побеждает и звенит
И голову заносит ввысь
Где потолка неясного зенит
А голова вращается под самой крышей
Напоминая куб
И снова опускается
На выгнутые плечи

Вечерние размышления в Гру́зинском парке

Вчера на парковой аллее
Среди листочков трепетанья
Я слышал голос расставанья
Моих несбывшихся затей
Я вспомнил вас
Я вспомнил ваше имя
А мир ходил вокруг
Как налитое вымя
Он больше и красивей нас
Я понял это вдруг
Я понял вдруг что много лет
Истории ловлю скелет
Здесь на скамейке Аракчеев
Сидел как тумба недвижим
Он будто гру́зинских ночей лев
Природы сдерживал нажим
Здесь голос царственной Аксиньи
Его преследовал до Невского
А ночь такая синяя
А глаза такие детские
Рыдай недменный Аракчеев
Я вижу Минькиной конец
Убийца точит щей поев
Стальной тесак
Своим мечтам венец
И вот лежит сражённая она
Журчит на Волхове протяжная волна
Неясный голос Аракчеева звучит:
– Проклятое желание молчи!
В прибрежном шелесте аллей
Он слышит слов её звучанье
И платья лёгкое шуршанье
– Бежать скорей…
И нету сил…
Среди ветвей твой ветреный мелькает локон
Убийцу я убил
В соборе панихида по тебе
Ты видишь свет из окон
Богов там вежливые лики
Внимают пенью и мольбе
Лапмадок там летают блики
В продолговатой вышине
В многообразной тишине
Мы на колени станем двое
Молись
          и бейся головой
Перед смиренным аналоем
Но где же, где же ты?
Я чувствую твоё дыханье
Аксинья, отзовись!
В ответ ему молчанье
О безрассудные мечты!
Граф девке, преданный без лести
С полковником жандармским в ряд
Сидел, как тумба, недвижим
                    на том же месте
Всегда суровый взгляд
Был холоден и пуст
Граф вскрикнул и упал без чувств
Любовь и смерть в один сплелись венок
Вот юным сверстникам
                    значительный урок.
И мне знакомо это чувство
Оно поэзией зовётся

Еще от автора Михаил Евзлин
Обэриутские сочинения. Том 2

Первое в России отдельное издание стихов, поэм, пьес и прозы одного из основателей литературного объединения ОБЭРИУ, соавтора А. Введенского и Д. Хармса Игоря Владимировича Бахтерева (1908-1996). Тексты охватываются периодом с 1925 по 1991 год и, хотя их значительная часть была написана после распада группы и ареста автора (1931), они продолжают и развивают ее творческие установки.


Космогония и ритуал

Важность космогонии и других генерационных процессов для современного «онтологического» восприятия действительности, проблема космического равновесия, соотношение между «божественным» и «хтоническим», конструктивным и деструктивным, взаимосвязанность мифа и ритуала, «реальность» сотворения мира — вот основные темы, анализу которых на примере конкретных текстов самых разных мифопоэтических традиций (от вавилонской до ведийской, древнегреческой и каббалистической), жанров и эпох (от космогонических поэм и эпических памятников до н. э.


Рекомендуем почитать
Сочинения. 1912–1935: В 2 томах. Том 1

Юрий Николаевич Марр (1893–1935), сын академика Н.Я. Марра, при жизни был известен лишь как специалист-востоковед, занимавшийся персидским языком и литературой. В 1970–1990-е годы появились первые публикации его художественных текстов, значительная часть которых относится к футуристическому и постфутуристическому направлениям в литературе, имеет очевидную близость как к творениям заумной школы и Обэриу, так и к традициям русской сатирической и лубочной поэзии. В этом издании собран основной массив его литературных сочинений (стихи, проза, пьесы), большинство из них воспроизводится впервые.


За и против кинематографа. Теория, критика, сценарии

Книга впервые представляет основной корпус работ французского авангардного художника, философа и политического активиста, посвященных кинематографу. В нее входят статьи и заметки Дебора о кино, а также сценарии всех его фильмов, в большинстве представляющие собой самостоятельные философско-политические трактаты. Издание содержит обширные научные комментарии. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.


Филонов

Повесть «отца русского футуризма» Давида Бурлюка, написанная в 1921 году в Японии и публиковавшаяся лишь в английском переводе (1954 г.), впервые воспроизводится по архивной рукописи. Филонов – фамилия её главного героя, реальным прототипом которого выступил тот самый русский и советский авангардный художник, Павел Николаевич Филонов. События этой полумемуарной повести происходят в Санкт-Петербурге в художественной среде 1910-х годов. В формате a4.pdf сохранен издательский макет.


Тендеренда-фантаст

Заумно-клерикальный и философско-атеистический роман Хуго Балля (1886-1927), одно из самых замечательных и ярких произведений немецко-швейцарского авангарда. Его можно было бы назвать «апофеозом дадаизма».