Объект - [44]

Шокол Эз подал ему чай и печенье на блюдечке. Спросил заботливо:

— Что — очень устал?..

Эван шумно выдохнул воздух и тут неожиданно улыбнулся. Юноша сказал:

— Да — что скрывать — устал я. Но ведь я сейчас себя почти счастливым чувствую — знаю, сделал полезное дело. И буду продолжать этим заниматься. Вот отдохну немного и снова побегу листовки расклеивать.

— Так ты все триста листовок расклеил?

— Да… у-у-ф-ф…

— Все делал, как я тебя учил? Оглядывался, проверял, что никакой помехи нет?

— Всё именно так и делал. Никакой слежки не было.

— Ну, новичкам всегда везёт… В следующий раз, прежде чем в этот подъезд заходить, попетляй по закоулкам.

Отныне каждый день протекал для Эвана и напряжённо и однообразно — он расклеивал листовки по сто двадцать седьмому району, и количество этих листовок всегда было одинаковым — по триста в день. Эван не был доволен таким положением вещей. Ему уже хотелось чего-то большего, возможно — вооружённой борьбы. Шокол Эз заверял его, что скоро у Сопротивления будет крупное дело, в котором найдётся место и для Эвана. Но пока что дни сменялись днями и ничего не изменялось. Как-то раз Эван был разбужен стуком в лестничную дверь. Он был уверен, что это Шокол Эз принёс очередную порцию листовок.

Но какого же было его изумление, когда за порогом он увидел личного водителя Мэрианны Ангел. Тот расплывался в безукоризненной, белоснежной улыбке и говорил:

— Уважаемый Эван, Мэрианна Ангел снова хочет видеть вас…

— Да пусть эта…, - с яростью начал было Эван, и тут осёкся.

Он вдруг понял, что не испытывает к Мэрианне Ангел ни прежней романтической любви, ни недавней ненависти. И, право, за что он должен был её ненавидеть? Ну оказалась она совсем не такой, какой он ожидал. А почему, спрашивается, она должна была быть возвышенной, непорочной, любящей только его, Эвана? Она жила своей, обычной для Аркопольской киноактрисы жизнью, и ничего плохого Эвану не сделала. То есть, она, конечно, разрушила его светлую мечту, но и мечта то возникла только потому, что Эван был слишком глуп, наивен. Мэрианна же полюбила его молодое тело, и уже доставила ему немало приятных минут. Почему бы не повторить эти минуты?

Шофёр стоял за порогом и, улыбаясь, глядел на юношу. И Эван произнёс:

— Ну что ж — я согласен… Спускайтесь вниз… я скоро выйду…

Шофёр пошёл вниз по лестнице (лифт так и не починили), а Эван постучал в дверь к Шоколу Эзу. Тот открыл сразу же, спросил:

— Что — не пойдёшь сегодня расклеивать листовки?

— Вы слышали? — удивился Эван.

— Да, слышал. В нашем делу надо быть начеку…

— Я их расклею, но только потом…

— Ладно, ладно, не оправдывайся. Езжай к своей Мэрианне Ангел. Хоть ты и не этого искал, а всё же повезло тебе…

Не прошло и часа, как Эван стоял перед облачённой в жемчужное платье Мэрианной. На голове киноактрисы сияла широкополая шляпа. Глядя Эвану в глаза, Мэрианна сладостно прошептала

— Сними с меня шляпу…

Он покорно снял, и положил шляпу на край постели.

— Теперь сними с меня платье…

А на следующий день Эван снова расклеивал листовки. Только их было уже не триста, а шестьсот — приходилось работать и за прошлый, проведённый в объятиях Мэрианны день.

Эван наклеивал 456 листовку, и не мог избавиться от наважденья — ему казалось, что это не по листовке пальцами проводит, а по бархатистой, тёплой, ухоженной коже Мэрианны. Эван действовал уже невнимательно, не оглядывался по сторонам, не боялся законников. Ведь за эти дни он только несколько раз, да ещё издали видел патрульные машины законников.

И тут, на 456-ой листовке прямо на его ухом раздался возглас:

— Попался!

Ещё когда только появился этот возглас, ещё только когда пробуравила воздух первая, торжествующая буква «П» — все прежние, обострённые чувства вернулись к Эвану. И краем глаза Эван увидел, что к его запястью тянется металлическая клешня наручника. Не от подобных ли клешней он уводил свой погрузчик на шахтах? Уже захлопнулся наручник, а Эван умудрился вывернуть из него запястье, а сам согнулся и торпедой рванулся в сторону, в переулок.

Всё это заняло лишь долю секунды, и когда торжественно-злобное слово "Попался!" прозвучало-таки, Эван уже вырвался и уже нёсся по переулку. Но и переодетый в гражданское законник не собирался упускать добычу, за которую ему было поручено десять тысяч эзкудо.

Законник бросился за Эваном, набегу вытаскивая пистолет, стреляющий парализующим газом. Переулок делал резкий поворот, и Эван, обогнув этот поворот, животом врезался в мусорный бак. Из бака торчала ржавая железная скоба. Ещё не понимая, зачем он это делает, Эван выхватил скобу, развернулся. В то же мгновенье из-за угла выскочил законник. Эван даже не размахнулся — он просто резко выставил руки вперёд, и зажатая меж ними скоба впечаталась в лицо охранника. Эван не удержался на ногах, начал падать. Заряд парализующего газа шарахнул над его головой, тёмным облачком расплылся сзади.

Эван вскочил на ноги, и увидел, что законник лежит на асфальте и закрывает ладонью нижнюю половину лицу. Из-под ладони у него сильно текла кровь. В то же время законник поднимал вторую руку, в которой ещё был зажат пистолет. Эван ударил по этой руке скобой, и пистолет выпал, законник жалобно застонал…