Обеднённый уран - [15]

Возвращаюсь в дом. Там уже всё готово: на столе огромная чугунная сковорода с жареной картошкой, солёные огурцы, капуста. Саня вышел из своей комнаты, сел на табуретку возле стола, сгорбился. Тонька в мягкой вязаной кофте чуть не по колено и в валенках сидит рядом с мужем. Маленький Коля крутится возле стола, ему интересно.

Тётка Нюра говорит:

— Ну, давайте, ребятки, пообедаем.

Мы все усаживаемся за стол, поднимаем стопки.

— За встречу!

Саня пьёт, как и раньше, без выражения; два раза ковыряет вилкой в сковороде, закусывает огурцом. Наливает себе вторую стопку, отдельно от всех выпивает. На дне стопки остается несколько капель, и он отдает стопку маленькому Коле. Тот жадно вытрясает остатки водки себе в рот.

Я молчу. Я в гостях. Тётка Нюра тоже почему-то молчит. Наверное, это у них тут — дело обычное.

— Расскажи хоть, Коля, как в армии-то было? — просит Тонька, с радостной гордостью глядя на меня. — Не обижали тебя там, нет?

— Нет. Хорошие ребята попались.

— А ты сам?

— Я? Не, ты чего.

Не рассказывать же им, как там было на самом деле. Всяко бывало. И меня обижали, и я обижал. Всё как везде. Нормально.

— Армия!.. — с недоверием произносит вдруг Саня, качает головой.

— А ты из автомата стрелил, дядя Коля? — спрашивает маленький Коля.

— Какой я тебе дядя? — смеюсь я.

До сих пор никак не привыкну, что меня маленькие дети дядей называют. Двадцать один год, сам ещё вроде пацан.

— Конечно, дядя, — строго говорит Тонька. — Дядя Коля. Так и называй его, сынок.

— Ну, дядя Коля!.. — начинает канючить мальчик, уже слегка пьяный от тех нескольких капель водки. — Ну, расскажи.

— Стрелял, стрелял. И гранаты кидал.

— А из пушки? — врастяжку спрашивает мальчик.

— Из пушки тоже.

— Коляныч, не приставай к гостю, — говорит Тонька сыну. — Дай поесть спокойно.

— Какой он тебе Коляныч?! — вдруг со злостью говорит Саня. — Его зовут Николай, понятно? Николай Александрович!

— Ладно, ладно, Саня, утихомирься, проехали давно, — Тонька ласково треплет Саню по руке, и тот действительно стихает. Непонятно даже, из-за чего вспыхнул-то.

Мы снова наливаем и выпиваем, и снова Саня отдает остатки водки ребенку.

Я иду курить на крыльцо. Саня увязывается за мной.

— Ты что куришь-то? «Приму»? Ну, угости.

— Слушай, а чего ты Кольке водку разрешаешь? — спрашиваю, поднеся ему огонь в комке переплетенных пальцев. — Вредно же. Вырастет — сопьётся.

— А пусть, пусть сопьётся, — неожиданно охотно кивает Саня. — Пусть. Это лучше, чем так жить.

— Как?

— Вот так, — он делает рукой широкий полукруг. — Пусть пьёт — всем легче будет.

— Да ты что? Вырастет парень, после школы в город поедет, в техникум…

Саня глумливо смеётся.

— Не, пусть пьёт. Не надо ему техникума. И мы — пошли давай пить. Много водки привезли, хорошо.

За забором идут две девушки, с интересом смотрят на меня. Вдруг начинают чему-то смеяться. «Смотри, к Сане-доходяге из города приехали!» Потом слышится их задорное пение: «Америкэн бой, уеду с то-бой, уеду с то-бой!..» Щурясь, смотрю на них сквозь сигаретный дым. Они ещё пару раз оглядываются, смеясь. У одной из них — рыжая толстая коса, которая гуляет и вьётся вокруг плеч своей хозяйки. Крепкая, красивая девка, здоровая. Хороша.

Саня плюёт им вслед. Докуриваем и идём обратно.

Саня очень скоро набирается до полного бесчувствия. Мы отводим его в комнату, на постоянное место. Он ложится, складывает руки на груди. Я собираюсь уже уходить, и вдруг он открывает глаза, пристально смотрит.

— Городские, а-а-а.

И после этого немедленно начинает храпеть.

Баян стоит рядом на табуретке, мехи его плотно сжаты.

Выпиваем втроём ещё. Картошка в сковороде уже почти кончилась, тётка Нюра отскребает вилкой поджарку для меня.

— Ешь, ешь, здесь самое вкусное. В армии-то, поди, жареной и не ели, пюре одно.

— Да, пюре.

И капуста была совсем не такая. Эту вот капусту — твердую, прозрачную, словно хрустальную, сдобренную подсолнечным маслом и ложкой сахарного песку — можно есть сколько угодно. Водки с такой закуской можно выпить ведро.

Тётка Нюра уходит с кухни.

Тонька сидит, положив ногу на ногу. Локтем оперлась на край стола, смотрит на меня с какой-то странной улыбкой.

— Ну, чего ты, мать?..

— Да просто смешной ты. Молоденький совсем. Усы вон у тебя какие мягкие. Дай потрогаю.

Она прикасается к моему лицу кончиками пальцев, и от этого лёгкого движения меня бросает в жар. Дёргаю головой.

— Сама-то, что ли, сильно взрослая.

— Да уж повзрослей тебя!

— Ну, давай тогда выпьем ещё.

— Ты бы не пил больше. В бане развезёт совсем. Полежи немного в комнате, отдохни.

— Засну я, если лягу.

— Тогда выйди на крыльцо, там прохладно.

Иду курить и снова вижу тех двух девушек, которые идут мимо дома — теперь уже в обратную сторону.

— Привет! — кричит мне та рыжая.

— Привет!

— Чо делаешь?

— Да ничо. Курю вот.

— Угостил бы!

— Дак и ты б меня угостила чем!..

Они смеются и уходят дальше. На улице медленно темнеет. Я знаю, что этот короткий сумрачный час скоро закончится, и на деревню ляжет долгий осенний вечер, ничем не отличимый от ночи.

Прохладный воздух делает своё дело, голова вроде бы немного проясняется.

В доме тётка Нюра брякает на стол пачку патронов. Нашла всё-таки.