Обеднённый уран - [15]
Возвращаюсь в дом. Там уже всё готово: на столе огромная чугунная сковорода с жареной картошкой, солёные огурцы, капуста. Саня вышел из своей комнаты, сел на табуретку возле стола, сгорбился. Тонька в мягкой вязаной кофте чуть не по колено и в валенках сидит рядом с мужем. Маленький Коля крутится возле стола, ему интересно.
Тётка Нюра говорит:
— Ну, давайте, ребятки, пообедаем.
Мы все усаживаемся за стол, поднимаем стопки.
— За встречу!
Саня пьёт, как и раньше, без выражения; два раза ковыряет вилкой в сковороде, закусывает огурцом. Наливает себе вторую стопку, отдельно от всех выпивает. На дне стопки остается несколько капель, и он отдает стопку маленькому Коле. Тот жадно вытрясает остатки водки себе в рот.
Я молчу. Я в гостях. Тётка Нюра тоже почему-то молчит. Наверное, это у них тут — дело обычное.
— Расскажи хоть, Коля, как в армии-то было? — просит Тонька, с радостной гордостью глядя на меня. — Не обижали тебя там, нет?
— Нет. Хорошие ребята попались.
— А ты сам?
— Я? Не, ты чего.
Не рассказывать же им, как там было на самом деле. Всяко бывало. И меня обижали, и я обижал. Всё как везде. Нормально.
— Армия!.. — с недоверием произносит вдруг Саня, качает головой.
— А ты из автомата стрелил, дядя Коля? — спрашивает маленький Коля.
— Какой я тебе дядя? — смеюсь я.
До сих пор никак не привыкну, что меня маленькие дети дядей называют. Двадцать один год, сам ещё вроде пацан.
— Конечно, дядя, — строго говорит Тонька. — Дядя Коля. Так и называй его, сынок.
— Ну, дядя Коля!.. — начинает канючить мальчик, уже слегка пьяный от тех нескольких капель водки. — Ну, расскажи.
— Стрелял, стрелял. И гранаты кидал.
— А из пушки? — врастяжку спрашивает мальчик.
— Из пушки тоже.
— Коляныч, не приставай к гостю, — говорит Тонька сыну. — Дай поесть спокойно.
— Какой он тебе Коляныч?! — вдруг со злостью говорит Саня. — Его зовут Николай, понятно? Николай Александрович!
— Ладно, ладно, Саня, утихомирься, проехали давно, — Тонька ласково треплет Саню по руке, и тот действительно стихает. Непонятно даже, из-за чего вспыхнул-то.
Мы снова наливаем и выпиваем, и снова Саня отдает остатки водки ребенку.
Я иду курить на крыльцо. Саня увязывается за мной.
— Ты что куришь-то? «Приму»? Ну, угости.
— Слушай, а чего ты Кольке водку разрешаешь? — спрашиваю, поднеся ему огонь в комке переплетенных пальцев. — Вредно же. Вырастет — сопьётся.
— А пусть, пусть сопьётся, — неожиданно охотно кивает Саня. — Пусть. Это лучше, чем так жить.
— Как?
— Вот так, — он делает рукой широкий полукруг. — Пусть пьёт — всем легче будет.
— Да ты что? Вырастет парень, после школы в город поедет, в техникум…
Саня глумливо смеётся.
— Не, пусть пьёт. Не надо ему техникума. И мы — пошли давай пить. Много водки привезли, хорошо.
За забором идут две девушки, с интересом смотрят на меня. Вдруг начинают чему-то смеяться. «Смотри, к Сане-доходяге из города приехали!» Потом слышится их задорное пение: «Америкэн бой, уеду с то-бой, уеду с то-бой!..» Щурясь, смотрю на них сквозь сигаретный дым. Они ещё пару раз оглядываются, смеясь. У одной из них — рыжая толстая коса, которая гуляет и вьётся вокруг плеч своей хозяйки. Крепкая, красивая девка, здоровая. Хороша.
Саня плюёт им вслед. Докуриваем и идём обратно.
Саня очень скоро набирается до полного бесчувствия. Мы отводим его в комнату, на постоянное место. Он ложится, складывает руки на груди. Я собираюсь уже уходить, и вдруг он открывает глаза, пристально смотрит.
— Городские, а-а-а.
И после этого немедленно начинает храпеть.
Баян стоит рядом на табуретке, мехи его плотно сжаты.
Выпиваем втроём ещё. Картошка в сковороде уже почти кончилась, тётка Нюра отскребает вилкой поджарку для меня.
— Ешь, ешь, здесь самое вкусное. В армии-то, поди, жареной и не ели, пюре одно.
— Да, пюре.
И капуста была совсем не такая. Эту вот капусту — твердую, прозрачную, словно хрустальную, сдобренную подсолнечным маслом и ложкой сахарного песку — можно есть сколько угодно. Водки с такой закуской можно выпить ведро.
Тётка Нюра уходит с кухни.
Тонька сидит, положив ногу на ногу. Локтем оперлась на край стола, смотрит на меня с какой-то странной улыбкой.
— Ну, чего ты, мать?..
— Да просто смешной ты. Молоденький совсем. Усы вон у тебя какие мягкие. Дай потрогаю.
Она прикасается к моему лицу кончиками пальцев, и от этого лёгкого движения меня бросает в жар. Дёргаю головой.
— Сама-то, что ли, сильно взрослая.
— Да уж повзрослей тебя!
— Ну, давай тогда выпьем ещё.
— Ты бы не пил больше. В бане развезёт совсем. Полежи немного в комнате, отдохни.
— Засну я, если лягу.
— Тогда выйди на крыльцо, там прохладно.
Иду курить и снова вижу тех двух девушек, которые идут мимо дома — теперь уже в обратную сторону.
— Привет! — кричит мне та рыжая.
— Привет!
— Чо делаешь?
— Да ничо. Курю вот.
— Угостил бы!
— Дак и ты б меня угостила чем!..
Они смеются и уходят дальше. На улице медленно темнеет. Я знаю, что этот короткий сумрачный час скоро закончится, и на деревню ляжет долгий осенний вечер, ничем не отличимый от ночи.
Прохладный воздух делает своё дело, голова вроде бы немного проясняется.
В доме тётка Нюра брякает на стол пачку патронов. Нашла всё-таки.
Серов Алексей Анатольевич родился в 1969 году в Ярославле. Окончил Литературный институт (семинар М. П. Лобанова). Член Союза писателей РФ. Автор двух книг прозы. В журнале «Наш современник» печатается впервые. Живёт в Ярославле.
Вторая книга молодого ярославского прозаика. Алексей Серов — выпускник Литературного института имени Горького, член Союза писателей России.Герои Алексея Серова с головой погружены в ежедневную жизнь и двигаются в этой среде медленно, с трудом преодолевая мощное сопротивление обстоятельств — всякий раз новых. Вот юноша, пропадающий от одиночества среди своих книг. Он хочет разорвать путы невезения, познакомиться с девушкой — но вместо этого попадает в ловушку времени: счастье только пригрезилось ему… Вот молодой рабочий, жалеющий пьяницу-отца, но вынужденный избивать его.
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
ТРЯПИЧНАЯ КУКЛА Какое человеческое чувство сильнее всех? Конечно же любовь. Любовь вопреки, любовь несмотря ни на что, любовь ради торжества красоты жизни. Неужели Барбара наконец обретёт мир и большую любовь? Ответ - на страницах этого короткого романа Паскуале Ферро, где реальность смешивается с фантазией. МАЧЕДОНИЯ И ВАЛЕНТИНА. МУЖЕСТВО ЖЕНЩИН Женщины всегда были важной частью истории. Женщины-героини: политики, святые, воительницы... Но, может быть, наиболее важная борьба женщины - борьба за её право любить и жить по зову сердца.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.