Оазис человечности №7280/1. Воспоминания немецкого военнопленного - [24]
С нами работает Лидия, русская женщина, она обычно штукатурит потолки. Несколько русских фраз я уже выучил и стараюсь учить еще, она мне помогает, разговаривает со мной; понимаю-то я больше, чем могу сказать. Иногда Лидия приносит мне русскую газету, чтобы я учился понимать русский шрифт. А по вечерам я постоянно занимаюсь вместе с соседом по нарам; он знает по-русски больше, чем я. Каждый день узнаю что-то новое благодаря Лидии, она старается больше говорить со мной по-русски. Конечно, я запомнил ее фамилию и адрес, уж не знаю зачем… «Лидия Чегорцева, Киев, улица Льва Толстого, 97, кв. 3».
Может быть, надеюсь, что вдруг представится возможность бежать из плена? Не знаю. Ведь только вчера в нашем лагере двух пленных принесли на построение на носилках, встать они не могли, а немецкий «комендант» поносил их как «изменников делу восстановления». «Если, мол, еще кто-нибудь вздумает смыться, как эти двое, — было сказано нам, — то крепко достанется всем!» Оказывается, три месяца назад они сбежали с лесоповала…
А Лидия чуть не каждый день балует меня. То кусок мыла, то фрукты, вчера принесла пару носков, а сегодня рубаху. Каждый раз в обед у нее находится и для меня стакан молока. А носки — это просто чудо, ведь у нас у всех ноги обмотаны тряпками, которые, бывает, натирают до крови.
Лидии, наверное, лет 25, у нее стройная фигура, она блондинка, длинные волосы вьются. Голос мягкий, низкий. Я уже понял, что она состоит в ансамбле народных танцев строительного комбината. В обед, когда я возвращаюсь после раздачи супа, а перерыв еще не кончился, мы с ней часто прогуливаемся где-нибудь здесь на стройке. И что делаем? Лидия много рассказывает, а я, к сожалению, мало понимаю, хотя она старается объяснять, нередко знаками, жестами. Но с каждым днем я понимаю больше. Вот сегодня она принесла газету, в которой статья про строительный комбинат и про ансамбль народного танца и музыки. Показывает себя в танцевальном наряде на плохой газетной фотографии, на которой узнать Лидию невозможно. И делает несколько па — показывает мне, как она там танцует…
До сих пор мы ведь друг к другу не прикасались, разве что случайно. А теперь мне хочется обнять ее, крепко прижать к себе, но я боюсь, жутко боюсь, если кто-нибудь нас увидит, последствия могут быть ужасными. Русским рабочим любые личные отношения с военнопленными категорически запрещены, а мы ведь с Лидией осмелились тайно встречаться! В лагере уже ходят неприятные слухи, и я не единственный, у кого на работе свои человеческие отношения с русскими. А что нам старались вдолбить в гитлерюгенде об «этих ублюдках»? Конечно, то, что было на пешем марше до Киева, это ужасно, бесчеловечно. Но все, что происходит со мной здесь, в Киеве, совершенно противоречит тому, во что мы верили до плена и в плену тоже…
Я не обнял Лидию, осмелился только пожать ей обе руки; она моментально их отняла и скрылась. Конечно, нам надо приходить и уходить по одному, но на этот раз Лидия спешит особенно. Когда я вернулся на работу, ее там не было. Вообще-то я должен был еще помочь поставить карниз. А Лидию никто не видел, и я ухожу к своему штукатуру; нам сегодня надо еще закончить две ванные комнаты. Тогда у нас будет не просто выполнение нормы, а перевыполнение — сто двадцать пять процентов!
А это значит, что завтра — не шестьсот, а восемьсот грамм хлеба.
Фонари на Крещатике
Еще с вечера нас распределяют по бригадам заново. Будем работать на главной улице, на Крещатике. Дома по обе ее стороны были взорваны, теперь их восстанавливают, и широкая улица должна стать такой же красивой, как была до войны. Здесь трудятся тысячи рабочих, среди них, как всегда, много женщин. Одна за другой подходят грузовые автомашины, они подвозят материалы. На одной из них мы отправляемся за город, на завод, где делают трубы, это часа полтора пути. Трубы нужны для установки уличных фонарей.
В первый раз мы едем без охраны! Кроме водителя, с нами только один русский, он без оружия едет в кабине с шофером. Новое приятное ощущение — свободы, хотя и неполной. А с перевозкой труб плохо. Их нечем крепить в кузове, и нам приходится то и дело останавливаться, чтобы груз не сполз на дорогу. Но к следующему рейсу нам удается добыть с соседней стройки обрезки брусьев, топор и гвозди. Мастерим подкладки с вырезами и надежно крепим в них трубы. Сопровождающий нам старательно помогает. Он доволен: «Otschen charascho! Sawtra budet Machorka!»
Назавтра мы должны устанавливать эти трубы — это будут мачты уличных фонарей. Для них уже забетонированы основания, наружу торчат короткие трубы-опоры. И сразу становится ясно, что дело плохо: у опор такой же диаметр, как у привезенных нами труб, вставить одно в другое невозможно… Что же делать? Natschalniki долго спорят, а я пытаюсь объяснить нашему сопровождающему, что на фабрике, где я работал раньше, видел трубы меньшего диаметра. Если они подойдут, можно сделать переходники, вставить их в опоры, приварить к ним и уже поверх «надевать» трубу-мачту. Русских слов мне не хватает, я рисую «чертеж» на песке. И с этой информацией он вмешивается в дискуссию начальников.
