О, юность моя! - [145]

— Почему вас называют Бредихиной? Вы ведь Лермонтова.

— А с тех пор, как я навязалась вам в жены, я стала у девок Бредихиной. А я и насправде соскучилась за вами, как жена за своим мужем.

Она счастливо улыбнулась.

Леська смутился.

— А где ваш котел?

— А вот он.

— Ну, давайте. Начну с вас,— сказал Елисей и взялся за «веселку».

Рабочий день при Врангеле действительно стал восьмичасовым. Но заработная плата снизилась до такой степени, что существовать было невозможно. Зато каждый следующий час до двенадцати оплачивался вдвое, а сверх двенадцати — втрое. Елисей работал четырнадцать часов, ел повидло, пил сидр, которые уже не лезли в глотку, и наливался злобой. Особенно бесил его Розеноер, публицист, провозглашавший Врангелю здравицу за этот наглый обман рабочих.

Нет, Елисей должен, должен связаться с партией. Он задыхался без этой связи. Он чувствовал себя одиноким, заброшенным в общество горилл.

В первое же воскресенье Бредихин пошел на Базарную площадь, где в бывшем трактире помещался Союз пищевиков. Секретарь, увидя студенческую фуражку, поглядел на нее неодобрительно.

— Где работаете?

— На консервной фабрике «Таврида».

— Кем?

— Рабочим.

— Врете. Покажите руки.

Леська показал свои мозоли.

— Гм… Странно. Студент, а работает простым рабочим.

— Всяко бывает.

— Кто вас может рекомендовать?

— Мастер нашей фабрики.

— Кто такой?

— Денисов.

— Денисов? Иван Абрамыч? Но ведь он член правления нашего союза. Если он рекомендует, этого вполне достаточно. Подождите, я его вызову.

Секретарь ушел, но вскоре вернулся.

— Зайдите к нему.

Леська вошел в какую-то комнату и увидел Денисова у роскошного письменного стола.

— Оказывается, вы большой человек, Иван Абрамыч: член правления.

— Зачем тебе нужно вступать в нашу организацию?

— Хочу через вас связаться с партией.

— В профсоюз мы тебя примем: не имеем права не принять. Но к партии тебя не допустим.

— Почему?

— Ты интеллигент.

— Ленин тоже интеллигент.

— А вот когда станешь таким, как Ленин, будет другой разговор. Все!

— Но, товарищ Денисов…

— Я сказал: все!

Денисов снял телефонную трубку, вызвал фабрику «Абрикосов и сыновья», затеял разговор о неаккуратной уплате членских взносов и этим дал понять, что занят и дальше болтать с Леськой не намерен.

Елисей ушел.

Вскоре работа на фабрике оборвалась. Новых заказов не было. Елисей, который все эти дни ночевал в конторе, снова пришел на Петропавловку.

— Ну, как со стихами, Аким Васильич? Так-таки ничего больше не написали?

— Одно все же написал…— сконфуженно ответил Беспрозванный.— Вы знаете, это как куренье: сразу бросить нельзя.

— Значит, одну папироску выкурили?

— Да ведь вот! — вздохнул Аким Васильевич и вытащил из бокового кармана блокнот.— Прочитать?

— Обязательно.

Беспрозванный задохнулся и, крепко зажмурясь, продекламировал:

Ах, что ни говори, а молодость прошла…

Еще я женщинам привычно улыбаюсь,

Еще лоснюсь пером могучего крыла,

Чего-то жду еще, а в сердце хаос, хаос.

Еще хочу дышать, и слушать, и смотреть,

Еще могу шагнуть на радости, на муки,

Но знаю: впереди, средь океана скуки,

Одно лишь замечательное: смерть.

Колдун открыл глаза и уставился на Леську.

— А квартирантов нет? — спросил Леська отсутствующе.

— Нет.

— На какие же деньги вы живете?

— Я заложил часы, шевиотовую пару и даже пенковую трубку. Теперь я могу заложить только ногу на ногу. Но вы, молодой человек, моих стихов не слушали?

— Ах нет! Что вы!

— Не слушали. Я вижу. Это… это безобразие! Я перед ним всю душу, а он…

— Аким Васильевич! Родной! — вдруг выпалил Елисей безо всякой связи с предыдущим.— Напишите для меня стихотворение. Самое маленькое.

— Стихотворение? Для вас?

— Вы так талантливы! Для вас это не составит никакого труда.

— Какое же вам нужно стихотворение?

— Эпиграмму.

— Ого! На кого же?

— Ну, на эту… Как ее… На белогвардейщину.

— Чур меня, чур меня, что вы! Погубить меня хотите, что ли?

— Маленькое. Всего четыре строчки.

— Но при чем тут маленькое? Ребенок тоже маленький, а когда родится… Нет, нет! И не просите! И вообще… Платон сказал: «Поэзия — тень теней». А это что же?

— Четыре строчки. Вполне достаточно,— сказал Леська, уходя.

— Ничего этого не будет! — крикнул ему вдогонку Аким Васильевич.

От Беспрозванного Бредихин пошел в студию Смирнова.

— Какая теперь студия? — грустно сказал Смирнов.— Ни у кого нет денег, жизнь вздорожала, и сейчас у всех запросы брюха взяли верх над запросами духа.

— А где Муся Волкова?

— О! Она теперь большой человек, манекенщица в Ателье мод.

— И на это можно существовать?

— А разве можно было существовать на гонорар натурщицы?

*

Утром Елисей пошел на фабрику: а вдруг получили заказ? Во дворе стояло довольно много рабочих: все ждали, будет сегодня работа или нет.

— Ну, как? Работаем? — спросил Елисей.

— Неизвестно. У мастера ставни еще закрыты.

Елисей подошел к домику Денисова и крепко постучал пальцем по стеклу.

— Кто там? — послышался сонный голос.

— Бредихин.

— Чего надо?

— Будет сегодня работа или нет?

— Сегодня не будет.

— А завтра?

— Послезавтра будет.

— Почему же вы не объявляете об этом? Люди стоят тут с шести часов, а вы себе сны смотрите.

— А это не твое собачье дело. Ишь ты! Все стоят, дожидаются, и ничего, а этот… Барина из себя строит!