О всеобщем - [3]
Гегель, во всяком случае, видел именно тут пункт расхождения, развилок путей диалектического (по его терминологии «спекулятивного») и чисто-формального мышления. Именно в понимании этого обстоятельства он усматривал глубокое и широкое преимущество ума Аристотеля перед умом тех его наследников в области Логики, которые мнили и мнят себя единственно-законными потомками Аристотеля в области Логики, а линию Спинозы — Гегеля — Маркса объявляют незаконной…
«Что же касается точнее отношения между этими тремя душами (так их можно называть, причем, однако, их все же неправильно отделяют друг от друга), то Аристотель делает касательно этого совершенно правильное замечание, что мы не должны искать души, которая была бы тем, что составило бы общее всем трем душам, и не соответствовала бы ни одной из этих душ, в какой бы то ни было определенной и простой форме. Это — глубокое замечание, и этим отличается подлинно спекулятивное мышление от чисто формального логического мышления (курсив наш. — Э.И.).
Среди фигур точно так же только треугольник и другие определенные фигуры, как, например, квадрат, параллелограмм и т. д., представляют собой нечто действительное, ибо общее в них, всеобщая фигура (точнее — «фигура вообще». — Э.И.), есть пустое создание мысли, есть лишь [10] абстракция. Напротив, треугольник есть первая фигура, истинно всеобщее, которое встречается также и в четырехугольнике и т. д., как сведенная к простейшей определенности фигура. Таким образом, с одной стороны, треугольник стоит наряду с квадратом, пятиугольником и т. д., но, с другой стороны, — в этом сказывается великий ум Аристотеля — он есть подлинно всеобщая фигура (точнее — «фигура вообще». — Э.И.).
…Аристотель, таким образом, хочет сказать следующее: пустым всеобщим является то, что само не существует, или само не есть вид. На деле всякое всеобщее реально как особенное, единичное, как сущее для другого. Но вышеуказанное всеобщее так реально, что оно само без дальнейшего изменения есть свой первый вид. В своем дальнейшем развитии оно принадлежит не этой ступени, а высшей…»[1]
Если взглянуть с этой точки зрения на проблему определения «общего вообще», как универсальной (логической) категории, — как на проблему теоретической реконструкции «общего предка» семьи родственных значений, не имеющих, как будто, ничего общего, то появляется некоторая надежда ее решить.
Формально-логическая установка, ориентирующая на отыскание абстрактно-общего всем единичным представителям одного (и называемого одним и тем же именем) «рода» в данном случае капитулирует. «Всеобщего» в ее смысле тут обнаружить нельзя — и нельзя по той причине, что такового здесь действительно нет. Нет в виде актуально-общего всем индивидам «признака», определения, в виде сходства или тождества, свойственного каждому из них, взятому порознь.
Разумеется, при наличии известной лингвистической ловкости такое «тождество» можно найти везде, но это [11] тождество и будет иметь всего-навсего номинальное значение.
Что «общего» у читателя с книгой? То, что и то и другое принадлежит трехмерному эвклидову пространству? То, что в состав и того и другого входят углерод, кислород, водород и т. д.?
Что «общего» у работодателя и работополучателя? У потребления и производства?
Совершенно ясно, что конкретно-эмпирически-очевидное существо их связи, объединяющей различные явления (индивиды) в некоторое «одно», в общее «множество», полагается и выражается отнюдь не в абстрактно-общем для них признаке, не в том определении, которое одинаково свойственно и тому и другому. Это единство (или «общность) создается скорее тем «признаком», которым один индивид обладает, а другой — нет. И это отсутствие известного признака привязывает одного индивида к другому гораздо крепче, чем одинаковое наличие его у обоих…
Два абсолютно-одинаковых индивида, каждый из коих обладает тем же самым набором знаний, привычек, склонностей и т. д. были бы друг для друга абсолютно неинтересны, не нужны. Им было бы друг с другом просто смертельно скучно. Это было бы попросту удвоенное одиночество.
Один остроумный человек, разъясняя своему молодому другу азы диалектической логики, посоветовал ему задаться вопросом: что именно привлекает этого молодого человека в его невесте, в чем именно выключаются узы их «общности»…
Речь тут идет, разумеется, не только и не столько об индивидуальностях, но и вообще об особенных (и в своей особенности типичных) предметах, входящих в один — общий им «род» не номинально, а по существу дела. Скажем — о производство и потреблении. [12]
С этим и связано самое общее, самое абстрактное (и в силу этого пока небогатое определениями) понимание, всеобщего в диалектике. Это — не то многократно повторенное в каждом отдельно взятом единичном предмете «сходство», которое представляется в виде «общего признака» и фиксируется «знаком».
