— Объективно… — начал мрачный Петька.
— Я спрашиваю потому, что я… родилась в тысяча девятьсот сорок шестом году. И… не видела этих кишок, как вы… Мне страшно это.
Мрачный Петька в упор посмотрел на Рэзи. Затем высморкался, приподнял бровь, мгновение помолчал, поднялся и поцеловал Рэзи руку. Не взглянув на нас, он исчез среди танцующих фокстрот.
Deine Heimat ist das Meer,
deine Freunde sind die Sterne…
— Пожалуйста, счет, — сказал, подходя к нам, официант. — Сегодня мы закрываем в одиннадцать.
Мы заплатили. Я дал пятерку и Энно пятерку. Затем встали и вышли.
ПОДНЯЛСЯ ВЕТЕР, море шумело громче. По лунной дорожке бежали большие черные волны.
Мы шли по пустынному берегу. Меня охватило чертовски странное чувство.
Мы подошли к загадочному монстру, стоявшему на песке. Это был горизонтально уравновешенный рычаг. Днем он служил для развлечения отдыхающих. Один мог ухватиться за один конец, а другой за второй. Затем надо было по очереди подпрыгивать. И так качаться до бесконечности. Вверх и вниз, вверх и вниз… Хорошие развлечения придуманы людьми.
Ресторан закрывался. Пьяные горланили:
Прощай, любимый город,
Уходим завтра в море…
Потом все затихло. Рэзи толкнула перекладину, она заскрипела. Я почему-то вздрогнул. Рэзи медленно спросила:
— Ребята, я хочу задать вам необычный вопрос: скажите, зачем вы живете? Ну… что бы вы хотели совершить?
Я посмотрел на нее. Она стояла лицом к морю и улыбалась. Энно поправил очки. В них отразился лунный свет. Мой друг стал очень серьезным.
— Будем говорить честно? — спросил он.
— Конечно. Ну, скажи ты, — обратилась она к Энно.
Мой друг почему-то забрался на перекладину, оперся подбородком на руки и, глядя вниз, заговорил:
— Я хотел бы стать художником, это так… Я писал бы, но этого я, кажется, не умею. Итак, я верю, что искусство делает людей лучше. Это хорошо. Отсюда еще более прекрасное следствие: чего же мне еще хотеть, как не того, чтобы люди становились лучше. Вот и все. Вот какой я хороший, — закончил Энно и спрыгнул с перекладины.
— А ты, Лаури?
— Я? Я всегда хотел… стать физиком. Отец был шофером, и я сейчас шофер. Работа есть работа, но у меня… не тот характер… С отцом я поссорился… И, наверно, следующей осенью все-таки поступлю в университет… Энно уже все сказал, лучше я не умею, — промямлил я. — Может быть, я хотел бы, чтобы люди стали умнее… А ты сама, Рэзи?
Девушка загадочно посмотрела на меня и прошептала:
— Тсс… Вот что… ты хотел, чтобы человек стал лучше, а ты… чтобы человек стал умнее… Ну, так я и есть этот человек, делайте меня умнее и лучше!
Вначале я решил, что она смеется над нами. Но потом я понял, что она говорила всерьез. Она больше ничего не сказала, только улыбнулась. И мы оба вдруг как будто что-то поняли.
— Ах ты дьявол, — сказал неожиданно Энно. — Позволь, я поцелую тебя. — Рэзи позволила ему, позволила и мне. Мы побратались и пошли вдоль берега. В ресторане гасли огни. Небо медленно затягивалось тучами. Настроение делалось все лучше. Мы протанцевали все пионерские, комсомольские и туристские танцы, от «Бимбо» до «Рогожины» и от «Ритц-рятц-рунди-пумм» до «Еньки».
Я и сам не знаю, что это была за ночь.
Энно разъезжал вокруг на какой-то забавной штуке, которая состояла из жерди и веревки. Он проделывал и другие фокусы: демонстрировал, как знаменитый фотореалист Анте Меллер гоняется за бабочками и как известный эстонский драматург Пээт Ламп произносит речь. Смеялись до упаду. Вдруг мы замолчали. Наверно, мы высмеялись и выговорились до конца. Море шумело еще громче. В темноте белели гребни волн. Я посмотрел на часы. Два часа ночи. Рэзи сказала, что ей пора домой.
МЫ ПРОВОЖАЛИ ЕЕ. Ночь становилась темнее и теплее. Шумела невидимая листва.
Я СТАРАЛСЯ И СТАРАЮСЬ ПОНЯТЬ, кто такая Рэзи. Я чувствую, что этот вопрос не нуждается и не поддается обсуждению. Просто, она была, была, как наверно… да ну, я не умею говорить красиво.
У ворот мы остановились.
— Завтра… во сколько? — спросил я.
— К вечеру, — ответила Рэзи. — Скажем, в четыре.
— Раньше…
— Ну, в три. Там же, где вчера.
— Хорошо.
Она протянула нам руку и скрылась в кустах, окружавших дом.
МЫ С ЭННО ШЛИ СКВОЗЬ НОЧЬ.
— Да, — вдруг сказал он многозначительно.
— Что?
— Эта девушка.
Я не понял.
— Я никогда не встречал такую. Мировой класс.
Он мог бы и не говорить этого.
— Хоть влюбись, — добавил он.
— Я, кажется, уже.
— Влюбился?
— Кажется.
— Не стоит, — сказал Энно.
— Ты что, сам хочешь?
— Дурак. Ты Малле еще помнишь?
— Нет, — улыбнулся я легкомысленно.
Энно стал насвистывать увертюру к «Севильскому цирюльнику». Он всегда насвистывал ее, если ему что-то не нравилось. Но он не сказал больше ни слова. А я завяз в высшей степени. Чувствовал, что начинаю влюбляться, хочу влюбиться — и не смею. И в то же время знаю, что Рэзи — самый прекрасный человек, которого я когда-либо встречал.
Ничего! Завтра я пойду на свидание с Рэзи, иначе я не могу, не могу, и все.
Так я спорил сам с собой в ночном полумраке, пока мы шли к Энно. Упали первые капли дождя.
Черт возьми, я кажется, слишком много пишу, как эти модные книжные мальчики, которые и сами не знают, чего хотят. Это шутовство. Некоторые вещи должны быть ясны. Жизнь есть жизнь. Ненависть есть ненависть…
