О видах на урожай, альфа-самцах и кусочке счастья - [8]
Я хочу быть рядом с тобой. И физически. И в мыслях. И в сердце. Хочу красиво стариться рядом с тобой, становясь какими-то черточками похожей на тебя.
Наверное, я всё пишу не так, не о том. Какие-то глупости, наивные мечты…
Но одно я знаю точно — я хочу этого!»
…Женщина гладила салфетки, а в душе ее цвели абрикосы и миндаль, решительно игнорируя снежный март за окном…
Ах этот чудный мамин яблочный пирог
Прочла на днях один роман. Роман как роман, таких множество: случайная встреча мужчины и женщины, вспыхнувшая любовь, препятствия, чинимые жизнью, счастливая развязка… Раньше, лет десять назад, пожалуй, меня эта история даже умилила бы. Но теперь… Боже мой, выдуманная жизнь, выдуманные чувства, всё выдуманное. Искусственное.
Отчего же тогда не бросила читать? Бросила бы, если бы не дивное, совершенно изумительное описание кухни ресторанной жизни — простите за каламбур. И самой кухни в прямом смысле — колдовства приготовления блюд, церемонии их подачи, и того, как всё было устроено и работало в том баре на берегу океана. Рассказано настолько аппетитно, зримо, что, казалось, видишь те великолепные блюда, слышишь их волшебные ароматы, ощущаешь во рту божественные, незабываемые вкусы…
Вообще, удивительна наша память на вкусы и запахи. Казалось бы, сто лет не ела фруктовой мороженки в бумажном стаканчике, а купила современный «фруктовый лед» на палочке и… вдруг, неожиданно, вспомнилось то чудо из далекого детства — лилового цвета, с легкой кислинкой, которую черпали деревянной лопаточкой, да понемножку, чтобы продлить это, увы, не такое уж частое удовольствие. Но как ни растягивай его, оно все-таки заканчивалось. Стаканчик пустел. Палочку, пропитанную мороженым, еще чуть-чуть можно было подержать во рту, даже погрызть немного. Но и она тоже теряла вкус и с сожалением выбрасывалась. Липкие руки и губы некоторое время напоминали о съеденном лакомстве, но, будучи вымытыми, уже не пахли вкусной фруктовой прохладой…
Или вот ощущения, когда попробовала в первый раз киви. Обычно ведь, впервые что-то пробуя, невольно ищешь ассоциации: на что, ну на что же это похоже? Знаете, что напомнил мне вкус этой «лохматой картошки»? Зеленый урюк, до зрелости которого далеко, как до верхушки развесистой урючины посреди нашего сада. Как я любила грызть эти кисленькие плоды, иногда посыпая их солью — так было еще вкуснее. Когда объедаешь совсем тонкую в ту пору жесткую зеленую оболочку, добираешься до косточки — еще светлой, с белым полупрозрачным мягким ядрышком, вкусным и сладковатым. И оно тоже съедалось с удовольствием.
Впрочем, в детстве вкусным было всё. Хрустящая горбушка черного хлеба, натертая чесноком с солью, незрелые яблочки размером с грецкий орех, виноградные усики и нежные кисловатые молодые листья, «пирожное» — за которое запросто сходил кусок хлеба с маргарином, присыпанный негусто сахарком… С ним обычно выходила играть на улицу моя лучшая подружка и на привычное пацанское «дай откусить, не жадись» вынуждена была угощать других. Кому ж охота прослыть жадиной!
Но всё это так сказать «подножный корм». А уж как вкусна была мамина стряпня! Она не была какой-то изысканной, со сложными блюдами, традиционными в каких-то семьях воскресными обедами — с праздничной белой скатертью, сервировкой. Нет. Она была совершенно простая: борщ, куриный суп с лапшой, жареная картошка и рыба, и… просто волшебная выпечка, которая удавалась маме всегда. Румяные булочки в виде роз, пахнущие ванилью, блестящий, с гладкой поверхностью рулет с орехами и изюмом, аппетитные ватрушки с домашним творогом, который мама делала из магазинного молока, и просто заставляющий проглотить язык пирог с яблоками.
Ах этот незабываемый яблочный пирог! Закрываю глаза и будто наяву вижу его — испеченный в сковороде, он круглый, с гладкой румяной корочкой, с красиво и аккуратно защипанным швом, с ароматом, от которого просто кружится голова, — сладких яблок, сдобного теста. А вкус, боже мой, какой вкус: кусочки с сочащейся яблочным нектаром мякотью просто таяли во рту… Я могла съесть, кажется, одна такой пирог — так его любила. А еще любила смотреть, как творилось это чудо. Опара на тесто из молока, свежих дрожжей и части муки обычно ставилась с вечера, а утром, когда мы все еще спали, в тесто добавлялось всё необходимое: яйца, сахар, сливочное масло. К тому времени, когда мы просыпались, тесто, уже поднявшееся и обмятое пару раз, было готово. Помытые яблоки, а это был белый налив из нашего сада, уже ждали своего звездного часа. Они чистились и резались в последний момент, когда была раскатана нижняя часть пирога. Яблоки, посыпанные сахаром, выкладывались на нее, а сверху накрывались крышечкой из теста, которую мама виртуозно защипывала. Потом пирог немного расстаивался, смазывался яйцом с ярким оранжевым желтком — такие всегда у домашних курочек, и отправлялся в духовку. Теперь оставалось только ждать. И это было для меня самым трудным.
Скажите, как, ну как можно спокойно ждать, когда по кухне через некоторое время начинал плыть запах сначала просто пекущегося теста, потом к нему присоединялся слегка обозначенный, потом всё более явственный яблочный аромат. Нетерпение гнало к маме: «Мам, ну скоро? Ну когда?» Мама, чтобы отвлечь меня от роли сторожа пирога, который никуда не собирался удирать, отсылала нарвать листочков смородины для чая. Рос у нас такой куст с дивно пахнущими листьями, но не дающий ягод — климат не тот. Но мы его все равно очень любили — за эти самые листья.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».