О вещах действительно важных. Моральные вызовы двадцать первого века - [3]

Трогательные слова, но что за ними?

Формулировка Рассела может создать впечатление, что мы, пятнышки в огромной Вселенной, вовсе ничего не значим: «Крошечные сгустки, состоящие из углерода с примесями и воды, со сложной структурой, с довольно нестандартными физическими и химическими свойствами, ползают по поверхности этой точки несколько лет, а затем вновь распадаются на составляющие их элементы». Но из размера нашей родной планеты нигилистический подход к нашему существованию никак не следует, да Рассел и не был нигилистом. Он просто считал, что нельзя отмахиваться от факта: во Вселенной мы занимаем очень незначительное место. Это понимание позволяет расстаться с комфортной, но иллюзорной верой в мир, созданный для нас и ради нас заботами доброго и всемогущего Творца. «Мечты и факты» заканчиваются такими парадоксальными словами: «Никто не свободен от страха, пока не осмелится увидеть свое настоящее место в мире; никто не достигнет величия, к которому способен, пока не позволит себе увидеть, насколько он мал».

После Второй мировой войны, когда мир разделился на ядерные лагеря, грозившие взаимным уничтожением, незначительность планеты в масштабах Вселенной совершенно не помешала Расселу бороться с угрозой исчезновения жизни с ее лица. Наоборот, ядерное разоружение до конца дней оставалось центральным вопросом в его политических выступлениях.

Аналогичной позиции придерживается и Саган. Взгляд на Землю со стороны, по его словам, в целом снижает важность таких вещей, как границы между странами, которые нас разделяют, и «выдвигает на первый план нашу обязанность хорошо обращаться друг с другом, беречь и защищать эту голубую точку, единственный наш дом». Ал Гор использовал образ «голубой точки» в финале фильма «Неудобная правда» (An Inconvenient Truth), давая понять, что, если мы приведем планету в негодность, бежать с нее нам будет некуда.

Возможно, так оно и есть, хотя сейчас ученые открывают за пределами нашей Солнечной системы все новые планеты. Может быть, однажды окажется, что мы не единственные разумные существа во Вселенной и обсуждаем с себе подобными вопросы межвидовой этики. Это возвращает нас ко второму кантовскому источнику удивления и благоговения — нравственному закону внутри нас.

Интересно, что бы подумало существо, совершенно непохожее на нас эволюционно, возможно, даже имеющее в основе своей жизни не углерод, а что-то еще, — о нашем нравственном законе?

Project Syndicate, 14 мая 2009 года

Имеет ли что-то значение?

МОЖЕТ ЛИ МОРАЛЬНОЕ СУЖДЕНИЕ БЫТЬ истинным или ложным? Или по самой сути этика исключительно субъективна, так что каждый вправе выбирать себе свою? А возможно, ее диктует культура общества, в котором человек живет, и именно в ней следует искать ответ на этот вопрос?

В философии приписывать моральным суждениям объективную истинность вышло из моды в 1930-х годах, когда логический позитивизм провозгласил, что, поскольку проверить их на истинность, судя по всему, нельзя, следует видеть в них не что иное, как выражение наших чувств и умонастроений. Например, говоря «Нельзя бить ребенка», мы на самом деле просто выражаем свое неодобрение действия или пытаемся его прекратить. Прав объективно тот, кто бьет ребенка, или не прав — так вопрос не ставится.

Такой подход к этике критиковали часто, но в основном с позиций религиозных, приводя в качестве аргументов божьи заповеди. Западная философия, по преимуществу светская, подобные доводы воспринимала прохладно. Другие критические системы, отстаивавшие объективную истинность этики, хотя и не прибегали к религии, оставались непопулярными, потому что противоречили самым широко распространенным моделям.

Но в прошлом месяце произошло важное событие: вышла долгожданная книга Дерека Парфита «О том, что имеет значение». До сих пор Парфит, почетный профессор колледжа Олл-Соулз в Оксфорде, оставался автором лишь одной книги — «Причины и лица» (Reasons and Persons), вызвавшей большой интерес в 1984 году. Абсолютно внерелигиозная аргументация Парфита, логичность и ясность его подхода к альтернативным точкам зрения впервые за десятки лет вынуждают противников объективности этики защищаться.

Книга «О том, что имеет значение» впечатляюще объемна: два толстых тома, более 1400 страниц тщательно проработанной аргументации. Но суть аргументов изложена на первых 400 страницах, что для человека пытливого ума вполне преодолимо, особенно если учесть, что Парфит, в лучших традициях англоязычной философии, стремится к ясности и никогда не говорит заумно там, где можно сказать просто. Он пишет ясно, рассуждает четко и часто подкрепляет свою мысль наглядными примерами. Его книга — настоящее пиршество ума для тех, кто хочет не столько узнать, «что имеет значение», сколько понять, может ли что-то иметь значение объективно.

Многие исходят из того, что рациональное всегда инструментально: разум может только подсказать, как получить желаемое, но сами наши основополагающие нужды и желания внерациональны. Это не так, возражает Парфит. Подобно тому как мы считаем истинным, что 1+1=2, мы признаем, что у меня, как и у каждого, есть причина избегать будущих страданий, независимо от того, насколько меня в данный момент волнует, наступят ли в будущем эти страдания. У нас также есть причины, хотя не всегда решающие, предотвращать страдания других. Эти очевидные, нормативные истины лежат в основе доводов Парфита в пользу объективности этики.