О вечном - [22]

Всю истину о ней скажу своим стихом.

Тот, кто ее поет как славный дар небесный,

Пусть хвалит заодно и мрак могилы тесной,

И тление в гробу — ведь смерть шлют боги нам, —

Пусть голоду хвалы приносит также в храм,

Восславит пусть чуму, — они даны богами,

Но мы считаем их страшнейшими врагами.

Ты скажешь: обрастать не следует добром,

Оно бежит, как сон, как дым, оно — фантом

И улетит быстрей, чем ветра дуновенье,

Все знают: для того достаточно мгновенья.

Однако, если мы играть осуждены

Фарс человечества, — одежды нам нужны;

Не лучше ли, мой друг, чтоб это было платье

Вельможи, короля, — не рубища проклятье,

Прикрывшего едва бродягу-бедняка,

Чья жизнь не ценится дороже медяка?

Богатства мощь ты зря считаешь преходящей:

Наследуя отцам, шагают к силе вящей

Владыки царств больших. Уж много сотен лет

Французов короли, не зная тяжких бед,

Все правят Францией, и власть их крепнет боле.

Вот Генрих, наш король, в своей державной доле —

Наследник верных благ, хранимых долгий срок,

Величием своим он всем дает урок,

Усилив мощь страны, и битвами стяжает

Все новые края, наследство умножает,

Короны с бою взял для сыновей своих,

Могущественней стал властителей иных.

Ты скажешь: не один премудрый философ

Известен бедностью в преданиях веков,

Сражались доблестно храбрейшие герои,

Не наделенные богатством и землею.

Ты был бы прав, когда на свете кроме них

Не знали б воинов достойнейших других,

Но ведь добились же в боях великой славы

И те, кто умерли владыками державы:

Был Александр средь них, Октавий, Цезарь, Пирр, —

Так следует признать, и это видел мир,

Что благородный дух, исток боев победных,

И доблесть гордая, — коль посещает бедных, —

Не только средь таких встречается людей,

Но прибегать должна к поддержке королей,

Нуждается она в величии державном,

Что вознесет ее в созвездье достославном.

«Да чем то золото важнее хоть песка?

Дорога же к нему трудна и далека, —

Иные люди мне с насмешкой скажут строго. —

К чему о золоте ты говоришь так много?

Не сыплется оно нам просто так с небес».

Увы, несчастные, полна пустых словес

Глава философа, что горд подобной речью,

Не может он в нужду проникнуть человечью.

Не знаешь разве ты той истины простой,

Что всех питает нас кружочек золотой?

Ты получил бы хлеб, плоды и мясо, вина, —

Все, чем мы жизнь свою поддерживать повинны,

Без золота? А ты твердишь: «Оно — ничто».

Но без него прожить не мог еще никто.

Ты скажешь также мне: «Довольствуясь салатом,

То наслаждение узнав, — кто стать богатым

Захочет и копить всю жизнь сокровищ тьму

И охранять свои владенья, как тюрьму,

Чтобы богатство дать наследнику пустому

И недостойному, что понесет из дому,

Твоей кончине рад, все деньги на пиры

Истратит быстро он или в пылу игры

Все то, что ты скопил, плоды садов и пашен».

Скажу, как Симонид: настолько в жизни страшен

Мне голод — мрачный враг, что буду очень рад

Обогатить врагов смертельных я стократ,

Наследством наделив посмертно, только мне бы

Живому не бродить дорогами без хлеба.

Бежать от Бедности — первейшего из зол —

Зовет нас Феогнид, — спуститься ль в темный дол,

Пройти моря, огонь, вскарабкаться на скалы, —

Годится все, когда ее грозит нам жало.

Что до меня, Дора, то предпочел бы я

Скорей со львом сойтись голодным у ручья,

Чем с тощей Бедностью, свирепой, бледногубой,

Что в клещи нас берет безжалостно и грубо:

Ведь лев проглотит враз и плоть мою, и кровь,

Она же примется сосать нас вновь и вновь,

Всю жизнь терзать меня, жену, детей, всех близких.

Ты скажешь: золото — исток деяний низких,

Рождает жадность, рознь, и зависть, и вражду,

Тревоги, кляузы и свары, страсть к суду,

Мученья, горести, заботы, подозренья,

И глупость обретет наследник от рожденья

С богатством заодно: не будет знать труда,

Желания его исполнятся всегда.

Богатство, скажешь ты, несет с собой кичливость,

Высокомерие, мятеж, несправедливость,

Тиранов создает, тщеславных гордецов,

Плодит распутников, лентяев и льстецов.

Итак, от золота — всех бед угрюмых стая,

А мать искусств и благ — то Бедность лишь простая?

Дивлюсь таким речам, и дерзким, и шальным:

Так папа иль король — он должен быть дурным,

Поскольку он богат? Но всем, конечно, ясно,

Что капля разума — и та порой прекрасно

Способна богачей в соблазне остеречь,

Коль хочется им честь нетронутой сберечь.

А бедный может стать легко убийцей, вором,

Разбойником, гоним нуждою и позором.

Терзаясь голодом, на все в беде готов, —

Отнять чужой кусок, чужой разрушить кров, —

Готов простить себе насилие любое,

Чтобы добычу взять и унести с собою:

Его желудок пуст, завистлив наглый взгляд,

Нет пищи для зубов, и чувства в нем бурлят,

Он недоволен всем, клянет людей счастливых,

Изобретает тьму проделок прихотливых.

Напрасно говорят: «Спокойно спит бедняк,

Забот не знает он; хоть ляжет натощак,

Без всякого белья и под открытым небом,

Зато пред вором страх совсем ему не ведом.

Богач же от тревог своих теряет сон:

Он — вместе с кошельком — и страхом наделен.

Вот так же точно бобр, тая в своем мешочке

Чудесную струю, в той самой оболочке

Несет и смерть свою: чтобы экстракт добыть,

Стремятся жадно все бобра догнать, убить».

Но короли тогда ведь были бы трусливы,

Однако знаем мы, что, с детства горделивы,

Владеть оружием приучены, ловки,