О творчестве в науке и технике - [10]

Начиная с далекой древности, когда огонь рассматривался в качестве одного из первоначал мироздания или даже единственного его первоначала, в сознание людей твердо вошел и удерживался до конца XVIII века ППБ: горение есть распад тел, гореть могут только сложные тела.

На протяжении целых столетий эта идея, отождествлявшая видимость с действительностью, видоизменялась в деталях, но сохранялась в своей основе неизменной.

Она выступала в качестве признания так называемой «философской серы» у алхимиков и ятрохимиков в средние века, в качестве признания «горючей земли» — в учении Бехера в XVII веке, в качестве мифического флогистона — материи огня — у Шталя в XVIII веке.

В рамках таких представлений накапливался опытный материал, необходимый для того, чтобы флогистонное учение могло быть «перевернуто», поставлено с головы на ноги, что и осуществил в конце XVIII века А. Лавуазье, создавший кислородную теорию.

Это была первая химическая революция, доказавшая, что горение не есть распад горючих тел, а есть соединение их вещества с кислородом.

Таким образом, и здесь существовавший так долго ППБ препятствовал переходу химиков от видимости к открытию действительного химизма таких процессов, как горение, окисление и дыхание. Суть же первой химической революции была та же, что и предыдущей революции в астрономии, которую совершил Н. Коперник: картина видимости была перевернута.

Обратимся теперь к физике. Здесь мы наблюдаем совершенно такую же картину: теплота трактовалась почти до середины XIX века в качестве особой невесомой жидкости (флюида), которая содержится во всех телах и может быть выдавлена из них. Так, выдавливанием теплорода объяснялось разогревание рук при их потирании одна о другую или железа при ударе по нему молотом. Об этом как будто свидетельствовала непосредственная видимость, мешавшая долгое время правильно понять, что происходит здесь в действительности.

Такой же ППБ, выдававший видимость за действительность, существовал и в биологии, где в начале XIX века еще не были найдены причинные объяснения биологических явлений. Они подменялись наивно-телеологическими. Здесь ППБ являлся препятствием на пути от телеологических объяснений, основанных на признании всеобщей целесообразности в живой природе, к каузальным. И этот барьер впервые был преодолен лишь Ч. Дарвином в 1859 году. Революция в биологии, как и во всем естествознании, завершала собой последние проявления детства естественнонаучной мысли.

В философии первой половины XIX века мы наблюдаем совершенно аналогичную картину. Здесь видимость свидетельствует как бы в пользу идеализма, иначе говоря, в пользу первичности сознания, ибо все наши поступки совершаются так, что сначала мы в нашей голове, то есть идеально, принимаем решение, а затем действуем сообразно принятому решению. Действительные же причины исторических событий, в качестве каковых выступают материальные факторы, остаются для поверхностных людей как бы замаскированными.

Абсолютизируя и гипертрофируя активность человеческого духа, Г. Гегель, как известно, пришел к признанию мистической «абсолютной идеи» в качестве первоначала всего мироздания. В итоге здесь ППБ выступил как переворачивание действительности вверх ногами. Потребовался гений К. Маркса и Ф. Энгельса, чтобы преодолеть этот барьер и поставить диалектику Гегеля с головы на ноги.

Об этом «переворачивании» гегелевской диалектики писал К. Маркс в томе I «Капитала», а Ф. Энгельс в «Диалектике природы» прямо связал в одну цепь первые революции, совершенные в химии, физике и философии. Он писал: «Гегелевская диалектика так относится к рациональной диалектике, как теория теплорода — к механической теории теплоты, как теория флогистона — к теории Лавуазье».

И он пояснял, что речь идет о том, что в физике при создании механической теории теплоты оставалось только перевернуть открытые ее предшественницей законы; в химии же теория флогистона своей вековой экспериментальной работой впервые доставила тот материал, с помощью которого Лавуазье смог открыть в полученном Пристли кислороде антипод фантастического флогистона и тем самым ниспровергнуть всю флогистонную теорию. Но это отнюдь не означало устранения опытных результатов флогистики. Наоборот, они продолжали существовать; только их формулировка была перевернута.

Итак, преодолением первых ППБ в истории человеческой мысли завершился ее «детский» период.

Незрелость естественнонаучной мысли. Подобно тому, как в жизни человека за его ранним детством следуют годы незрелого подросткового периода, так это мы видим и в развитии науки. Вместе с первыми революциями в ней, перевернувшими первоначальную картину видимости, завершаются донаучные ступени знания и происходит становление подлинной науки.

Однако признание видимости за действительность ликвидируется не сразу. Остаток таких воззрений в виде нового типа ППБ еще долго продолжает господствовать в умах ученых. Такой остаток выступает, прежде всего, в виде веры в кажущуюся неизменность вещей и их сущности, а также в то, что вещи, явления природы могут быть несвязанными между собою, совершенно независимыми одни от других.