О типическом в реалистической художественной литературе - [11]

Шрифт
Интервал

Упрощая, обедняя и искажая их творческий облик, мы принуждены будем характеризовать Тургенева лишь как дворянского либерала, Гончарова — лишь как буржуазного либерала, Фета — лишь как дворянского реакционера, Достоевского пореформенного времени — как выразителя мелкобуржуазной реакционности и т.д. Но их творчество явно не укладывается в только что упомянутые вульгарно-социологические схемы.

Формы проявления типического в художественной литературе

Каждому художественному методу присущи свои принципы типизации. И, в свою очередь, любой представитель того или иного художественного метода, в соответствии с своей индивидуальной манерой и поставленными в произведении социально-эстетическими целями может применять самые различные способы и формы художественной типизации.

Писатель-реалист может идти в создании типического художественного образа путем отбора наиболее типичных, чем-либо замечательных, интересных для воспроизводимой общественной среды единичных характеров и явлений.

Отдельные люди, типичные в своей сущности, изображаются прежде всего в документальных жанрах. Ярким примером такого подхода к созданию образа служат очерки.

Отдельные люди изображаются в исторических произведениях. В советской литературе есть ряд значительных произведений, посвященных гениальному основателю и вождю Коммунистической партии и Советского государства В.И.Ленину («Владимир Ильич Ленин» В.Маяковского, «Человек с ружьем» и «Кремлевские куранты» Н.Погодина), выдающимся патриотам Советской страны («Чапаев» Д.Фурманова, «Зоя» М.Алигер, «Молодая гвардия» А.Фадеева, «Павлик Морозов» С.Щипачева, «Александр Матросов» С. Кирсанова).

Во всех подобных произведениях типическая сущность реального, живого, конкретного человека проявляется настолько полно и ярко, что он становится единственным источником для создания художественного образа. Но само собой разумеется, что этот человек раскрывается в художественном произведении не фотографически, а в творческом обогащении, при «домысливании» и не изолированно, а в свойственных связях и отношениях.

Писатель-реалист может создать типический художественный образ и путем воплощения отдельного типического характера, который составит лишь основу образа. Так, например, создавались многие образы в «Записках охотника» и в романах «Накануне», «Отцы и дети» Тургенева, а также в романе «Что делать?» Чернышевского. Таковы же Павел Корчагин в романе «Как закалялась сталь» Н.Островского и Мересьев в «Повести о настоящем человеке» Б.Полевого.

Все эти образы не сводятся к сущности, к жизненному опыту своих реальных прототипов. Н.Островский, положив в основу образа Павла Корчагина свой собственный жизненный путь, дополнил, обогатил его наблюдениями над другими людьми, с которыми он встречался. Б.Полевой, сделав основой образа Мересьева историю жизни летчика Маресьева, воспользовался своими наблюдениями и над другими советскими людьми.

Типические художественные образы создаются и как широко собирательные, в том смысле, что эти образы не имеют строго определенных реальных прототипов. Писатель творчески формирует собирательные образы на основе изучения десятков и сотен представителей определенного класса, то есть путем собирания и обобщения черт, признаков, особенностей, рассеянных во многих реальных людях. Это наиболее распространенный в литературе путь создания образа. Именно о нем говорит М.Горький, объясняя процесс художественной типизации:

«Искусство словесного творчества, искусство создания характеров и «типов», требует, — пишет он, — воображения, догадки, «выдумки». Описав одного знакомого ему лавочника, чиновника, рабочего, литератор сделает более или менее удачную фотографию именно одного человека, но это будет лишь фотография, лишенная социально-воспитательного значения, и она почти ничего не даст для расширения, углубления нашего познания о человеке, о жизни. Но если писатель сумеет отвлечь от каждого из двадцати—пятидесяти, из сотни лавочников, чиновников, рабочих наиболее характерные классовые черты, привычки, вкусы, жесты, верования, ход речи и т.д., — отвлечь и объединить их в одном лавочнике, чиновнике, рабочем, этим приемом писатель создаст «тип», это будет искусство[36]».

Путем собирания и объединения типических черт, рассеянных в людях одной социальной группы, одного класса, созданы, например, образы Адуевых из романа «Обыкновенная история» и Обломова из одноименного романа Гончарова, Маякина и Фомы Гордеева из романа «Фома Гордеев» М.Горького, Андрея Лобанова из романа «Искатели» Д.Гранина и многие другие.

Необходимо заметить, что один и тот же писатель может использовать самые различные пути типизации. Больше того, в одном и том же художественном произведении, как, например, в «Войне и мире» Л.Толстого или «Цементе» Ф.Гладкова, могут быть действующие лица, опирающиеся на определенные реальные прототипы и созданные на основе синтеза многих людей.

«У меня, — говорил Л.Толстой, — есть лица, списанные и не списанные с живых людей[37]».

Все основные персонажи романа «Цемент» Гладкова синтетические, собирательные, но образы Сергея и Лухавы, как отмечает сам автор, созданы им на основе характеров определенных, существовавших людей.


Рекомендуем почитать
Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


«На дне» М. Горького

Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.