О Тех, Кто Всегда Рядом! - [24]

Я смотрю на свои руки, в которых совсем недавно была говорящая голова Сиды Клиодны. Мне не по себе. Я не могу думать спокойно и сторожусь любого шороха — мне кажется, что это идут за мной. Святые духи! Что мы сделали?! Мы убили бессмертных Анку! Возможно ли такое?! Они все умерли!

И все мои спутники: Карел, Шеффер, Роби и еще двое, имен которых я так и не узнал — они все тоже мертвы!

Я утыкаюсь лицом в подушку и тихонько завываю. Текут слезы, сопли, мне очень тоскливо. И Карел больше никогда не заставит меня воровать вино у Герды. Не потому что я не стану — я бы своровал для него целую бочку хоть у хозяйки, хоть у самого квартального, а потому что его больше нет.

Под столом еще стоит кувшинчик с вином. С остатками вина. Я жадно хватаю его, но твердый край горлышка трепещет в руке, дрожит и больно колотит меня по зубам. И эта боль возвращает мне рассудок. Я глубоко дышу, по загривку струится то ли пот, то ли вода с вымокших под дождем волос. Мне становится холодно. Я делаю несколько больших глотков из успокоившегося сосуда, откидываюсь на кровать и смотрю в серый потолок, стараясь не вспоминать о походе во Дворец. Я считаю годовой доход с пасеки, если удвоить количество ульев.

Усталость и переживания берут свое: я засыпаю.

А будит меня легкое постукивание в дверь. Я вырываюсь из сна, липкого и бессмысленного. Кто?! Кто мог прийти ко мне? Никто не знает, что я здесь! Только квартальный Лука и его Магда! Но зачем бы им меня искать? Значит, их заставили! И вместе с ними за мной пришли Анку.

Я выглядываю в окно, но в вечерних сумерках ничего не видно, только неясные тени колеблются в свете редких фонарей. Но разве имеет смысл бежать от Анку через окно? Они все равно быстрее и, прыгнув на мостовую, я только и добьюсь, что встречу смерть запыхавшимся.

На пороге стоит Герда. В руке у нее тусклая лампа, делающая цвет лица моей хозяйки бледно-оранжевым.

Она смотрит на меня как-то странно, вроде как на чокнутого, быстро заглядывает мне за спину, стараясь увидеть состояние своей комнаты. Видимо, ничего страшного не находит, и спрашивает:

— Что с тобой, мальчик?

Я б тебе, красотка, рассказал, что со мной. Во всех деталях и выстужающих кровь подробностях. Но мне самому так страшно, что вряд ли я смогу связать хотя бы два слова!

— Что тебе, Герда? — это все, на что хватает моих ораторских способностей.

Она задумчиво оглядывает меня с ног до лба и протягивает руку:

— Вот, друг твой передал. Велел отдать тебе, если не появится сам к полудню. А ты мне за это должен будешь монету.

У нее на ладони лежит клочок бумаги. Дрянной, дешевой бумаги, продающейся в соседней лавке по оловяшке за вершок. На нем видны какие-то каракули.

— Давай! Ты читала?

— Нет. Я не умею.

— Хорошо, хорошо, — бормочу про себя, раскрываю свернутую записку и, отворачиваясь от Герды, бреду к столу, на котором должна быть лампа.

Хозяйка семенит следом, я слышу короткие шажки, но взглядом ищу светильник. А его, как назло — нет! Потом я вспоминаю, что он в руке у Герды, отбираю его, ставлю на стол и кладу рядом послание.

«Если ты читаешь эти строки, значит, наша затея удалась, но меня больше нет. Хоть я уже и мертв, но дам тебе напоследок хороший совет. Беги из города, беги из страны. Беги так далеко, насколько это возможно. И не возвращайся в этот город как можно дольше, а лучше — никогда! То, что мы с тобой сделали, не сможет остаться безнаказанным. Тебя найдут быстро, если ты останешься на месте. Прости меня за обман, ведь о том, что будет после, я тебе ничего не говорил. Прости и пойми. Я сделал то, ради чего жил последние двадцать лет. Спасибо тебе. И вот еще что: то, что я рассказал тебе о золоте — правда. Его даже больше, чем я говорил. Оно ждет тебя. Но будет лучше, если подождет еще лет пять.

Найди в столице Гууса Полуторарукого. Я у него кое-что оставил на сохранение — теперь оно все твое. Это письмо послужит пред ним моим завещанием.

Еще раз прости.

Твой преданный друг.»

— Что там? — спрашивает Герда, когда я отстраняюсь от стола.

— Откуда у тебя это?

— Так пока ты в свою деревню ездил, твой дружок хотел меня того… Охмурить. За благородного себя выдавал. Как будто я дура какая и не отличу нищеброда от благородного. Говорит он, да, складно, но больше-то ничего и не умеет. Только говорить, да железякой своей острой в людей добрых тыкать. На что он мне? За просто так с ним кувыркаться мне никакого резону нет. Несерьезный он, твой друг. Вот если бы замуж позвал, я бы еще подумала — мужик в хозяйстве всегда пригодится, а так… Нет уж, лучше я с господином Франтой из городской стражи буду. Или вот ты если подрастешь немножко, да предложишь чего стоящее, то…

Неожиданное откровение, но мне теперь наплевать на матримониальные планы хозяйки. И потому я безжалостно ее обрываю:

— Записка откуда у тебя?

— Ну так я же рассказываю! Когда он понял, что я женщина честная, то так и сказал — «оставлю тебе, Герда, послание для своего друга, а отдать его нужно будет через три дня, если в полдень я не вернусь».

— Мне нужно уехать, — отвечаю, а сам судорожно подсчитываю деньги, которые смогу забрать с собой прямо сейчас.