О суббота! - [10]

— В шестьдесят девять лет трудно оставаться красивой, Гришенька…

— Во-первых, тебе гораздо меньше, а? Во-вторых, мне скоро семьдесят, но я, по-моему, стал гораздо красивее, нет? Раньше у меня были рыжие волосы, а теперь их нет, и я могу считать себя брюнетом! Ну, как я, на твой взгляд?

— Такой же…

— И я говорю! Ты для меня тоже навсегда гимназисточка в зеленом платье! Я смотрю на твою седую стрижку, а вижу каштановую косу — она мне снилась иногда. Тебе к лицу было все зеленое… Хочешь посмотреть, что я тебе привез? А? Нравится? У тебя ведь не могло быть изумрудов? Твой муж покупал тебе изумруды? Скажи мне, что нет, иначе я расстроюсь!

— Ты сумасшедший, Гриша! Зачем мне драгоценности?!

— Что значит — зачем?! Будешь носить! Вся моя юность была сплошной мечтой: усыпать тебя изумрудами, а ты говоришь — зачем! Сколько дел я натворил, чтобы подарить тебе когда-нибудь изумруды!

— Разве можно такие вещи провозить через границу, Гриша?

— Чепуха!

— Ты порядочный хулиган, Гриша!

— Я привез не такую, как ты думаешь, безделушку. Уверяю тебя, такая брошь — настоящая вещь, ты должна знать. У себя, там, я мог иметь за нее два модных автомобиля, помни на всякий случай.

— Ты меня пугаешь, мне не нужна такая дорогая вещь… Как я объясню дочери такой ценный подарок?

— Ну в чем дело! Объяснишь! Объяснишь, если нужно объяснять, очень просто. Расскажешь, как я приезжал из Турции, как я искал тебя в нашей Кодыме. Расскажешь ей, как вместо тебя я нашел там банду, так? Как они бросили меня в колодец, как я вылезал оттуда, как по шпалам тащился к тебе пешком в Одессу, потому что была Гражданская война и поезда не ходили. Скажи ей, как ты лечила мое разорванное плечо, как ты кормила меня на свои маленькие деньги. Почему ты не уехала со мной, Маруся? Как ты могла не поверить, что я действительно смогу усыпать тебя драгоценностями?.. Ведь я подавал надежды, у меня и тогда уже была голова, а? Что ты молчишь?

— Ничего, ничего. Я приготовила обед, давай обедать.

— Нет! Манечка, мы идем в ресторан. Ты знаешь, какой ресторан хороший?

Как же так получилось, трудно было поверить, что рядом с мужчиной она шла не по делу, шла в ресторан, и он, ее мужчина, прилетел к ней через океан в самолете и подарил изумрудную брошь необыкновенной ценности.

В ресторане было малолюдно и музыка еще не играла. Они сели и стали смотреть друг на друга, улыбками подбадривая один другого, как бы говоря: «Да, да, да, что поделаешь, это мы…»

— Кому ты сказала, что я еду?

— Всем.

— Почему они не встречали? Боятся ГПУ?

— Какое ГПУ! Ты как из деревни приехал. Моня, Гришенька, совсем старик, он еле ходит, твой брат. Что же он, потащится в такую даль? Зюня был бы счастлив увидеться с тобой, но он должен посоветоваться с сыном… Саулу я просто ничего не сказала, то есть сказала, но… он бы не дал нам поговорить. Как ты жил, Гриша?

— Я видел свет, моя Манечка, я видел свет! Я был в Италии, я был в Голландии, меня можно было встретить на улицах Лондона!

— Что ты там делал?

— Везде много дел, моя Манечка! В Италии я смотрел древности, в Лондоне покупал старинные монеты (я нумизмат, у меня известная коллекция!), в Голландии, если не удивишься, во время войны покупал евреев. Немцам было интересно заработать доллары!.. Но это не интересно, это всем известно, история. Последней я купил молодую женщину с грудной девочкой, эту девочку не так давно венчали, я был на свадьбе. А двух детей, двух умирающих лягушат мой связной (мне помогали голландские рыбаки) дал мне бесплатно. И теперь у меня, Манечка, взрослый сын и взрослая дочь.

— Ты женат, Гришенька?

— Женат, Манечка. Но других детей у нас с Нэнси нет.

«Казалось бы, — нервничала Мария Исааковна, — хороший ресторан…»

— О чем ты задумалась, Манечка?

— Я думаю, на кухне какая-то неприятность, так долго… Эти наши порядки…

— Чепуха, они должны как следует прожарить натуральный кусок мяса, они его жарят!

Гриша налил коньяк в хрустальные рюмочки.

— За нашу встречу, Марусинька!

— За нашу встречу, Гриша!

А на эстраде уже собирались оркестранты, народу за столиками прибавилось.

— Я очень рада тебе, Гришенька. Я ведь всегда знала, что мы с тобой встретимся. Что бы ни случилось, как бы плохо мне ни было, я утешала себя тем, что впереди у меня — наша встреча.

Оркестр заиграл, на эстраду вышла молоденькая девушка в коротком платье и запела «Каштаны, каштаны!..». Она, видимо, обожглась на солнце, видно, весь день пеклась на пляже. «Каштаны, каштаны».

— Как ты пережила войну, детка?

— Как все…

Он назвал ее деткой, — запело в ней, — да, она знала, что с его приездом жизнь вернется к началу. А замужество и измены мужа, война и эвакуация, похоронное извещение и долгое безмужье, и голод послевоенных лет, и потом— работа, работа, работа, пока дочка училась, работа с утра и допоздна, и отчуждение дочери, когда она стала большой, все было не с ней, не с Манечкой, а с Марией Исааковной, которую она хорошо знала, которая умела добросовестно работать, любила работать и верила, что трудности — это и есть жизнь, горе — тоже жизнь, а счастье — свежая постель после воскресной стирки. А Манечка однажды утром проводила Гришу на пароход и сегодня утром встретила его в аэропорту, и между тем утром и этим прошло очень немного дней, недаром он называет ее деткой… «Каштаны, каштаны!..»