О смелой мысли - [23]

Приехал художник с мольбертом, нарисовал станцию и уехал обратно в Москву.

Стал готовиться к выставке.

Разворачивает холст — мертво! Стынет над озером станция, словно неживая. В чем тут дело? Причина одна — не хватает дыма!

Художник схватил кисть и дорисовал серые клубы. И картина сразу ожила.

Через год художник встречает директора в метро.

— Здравствуйте! — кричит художник.

Директор молчит.

— Не узнали? — тянет руку художник.

Директор отворачивается.

— Одного не пойму, — говорит директор: — за что вы нас так осрамили?

— Как так осрамил? — удивляется художник. — Автор — не судья, но картина, толкуют, неплохая…

— А потомки что скажут? — говорит директор. — Дикарями назовут нас потомки! Топок, скажут, топить не умели.

— Вы, наверное, о первом варианте? — спрашивает художник. — В первом варианте дыму было маловато и действительно казалось, что топки не горят. Но затем я дым дорисовал.

— Да вы знаете, что такое дым? — кричит директор. — Это топливо, летящее в трубу. Мелкие частицы топлива, не успевшие сгореть. Шляпа тот директор, у которого станция дымит. Если уж хотели рисовать карикатуру, так бы и рисовали: из трубы летят дрова, или сторублевки, или черт знает что…

«Грубый человек», — подумал художник.

И они расстались.

Директор до сих пор, вспоминая картину, стискивает зубы.

Вечный позор!

Живая душа

Непонятным казалось поведение Павла Ивановича Чичикова, разъезжавшего по окрестным помещикам и скупавшего мертвые души.

Но еще непонятнее показался бы рассказ о новом Чичикове, разъезжавшем полвека по металлургическим заводам, совершая совсем уже странные покупки.

Новый Чичиков скупал дым.

Он оглядывал жадным глазом пышные клубы, неподвижно стоявшие в небе над трубами, словно пухлые ватные тюки, и особо приценивался к желто-бурому дыму коксовых печей.

Неизвестно, как шел торг: уступали ли хозяева сразу, как Манилов, или жались и упрямились, как Коробочка, только сделка состоялась. Желто-бурые, едкие клубы были проданы в полное владение новому хозяину, словно гоголевские мертвые души.

Новый Чичиков оказался химиком. Он построил по соседству с коксовыми печами агрегаты для химической переработки дыма. Вскоре Чичиков стал получать такую прибыль, о которой не мечтали и хозяева коксовых печей.

Жечь кокс и пускать дым на ветер было так же глупо, как при поисках золота набивать мешки пустым песком, а намытые золотые крупинки выпускать обратно в реку.

Теперь все понимают, что коксовый дым — это золото.

Вместе с дымом уносятся в воздух драгоценные органические вещества.

Органические вещества потому дороги для химиков, что содержат в готовом виде сложные кольца и цепочки атомов, из которых умелый химик, как из готовых деталей набора «Конструктор», строит молекулы небывалых веществ, невиданных в природе.

Желто-бурый коксовый дым оказался для химиков набором «Конструктор» с огромным богатством деталей.

Сначала в пробирках и ретортах, а потом и в громоздких промышленных аппаратах химики стали строить из него вещества, одно удивительнее другого.

Получили жидкое топливо — искусственный бензин для тракторов и автомобилей.

Получили белые кристаллы. Килограмма их было достаточно, чтобы сделать сладким ручей. Кристаллы называются сахарином.

Получили лекарства, излечивающие людей от тяжелых болезней.

Получили взрывчатое вещество, в сотни раз яростней пороха.

Получили прозрачную пластмассу, прочную, как броня.

Получили духи и яркую краску, веселящую глаз.

И выходит, что не мертвой душой оказался дым, бесстрастно развеваемый ветром. Созидающая химия открыла в нем живую, изменчивую душу, отыскала в нем взрывчатые вещества и хрустальную броню, защищающую от взрыва, запахи всех цветов и всех цветов краски.

Дым и тень дыма

Если дым действительно такая важная вещь, значит, надо его стеречь, значит, надо следить за ним недреманным оком, днем и ночью.

Легко следить за дымом днем, но труднее в сумерках, когда дымное облако начинает сливаться с небом и к ночи становится полным невидимкой. Впрочем, не только в этом дело.

Плохо, когда станция дымит, но совсем не дымить она не может.

И вот разгораются бесплодные споры.

Одному почудилось, что дымок сегодня гуще, чем обычно, а другие уверяют, что все в порядке.

Кто их рассудит? Вероятно, нужен тут судья со сказочно памятливым взглядом?

Ничего подобного!

Тут смогла бы судить и сама богиня правосудия— женщина с завязанными глазами: как ни странно, глаза судье не нужны. Надо только, чтобы у богини в руках вместо весов с чашками был другой, более точный прибор — фотоэлемент с электрической лампочкой.

Фотоэлемент — это и есть электрический глаз, недреманное электрическое око.

Фотоэлемент и горящую лампочку помещают в дымовую трубу.

Лампочка светит сквозь дым, а тень дыма наплывает на фотоэлемент, словно тень облаков, заслоняющих солнце.

Сгущается тень, и слабеет ток в фотоэлементе. К фотоэлементу подключено реле — прибор, чутко отзывающийся на малейшее ослабление тока…

Все сильнее сгущается тень, все слабеет ток, наконец срабатывает реле и включает электрический звонок. Рассыпается звон на всю котельную: «Топки дымят! Поддавайте воздуха в топки!»

Так обращают люди в дело не только дым, тающий в небе, но и его легчайшую тень.