О слове и Слове в герменевтике Г.Г. Гадамера - [6]
Конечно, сколько бы мы не пересматривали философских картин мира, все они останутся наивными детскими домиками из песка, слепленными, глядя на дом, построенный отцом. Но есть "домики", лучше других, напоминающие о Доме и Отце.
Вернемся еще раз к определению языка: " Sein dass verstanden werden kann" и постараемся приблизиться к его смыслу постепенно, "от земли". Родной язык человека выражает "то, что для человека есть мир", "тут бытие мира" (ИМ. 512). Язык, в среде которого вырастает человек, определяет "его связь с миром и отношение к миру" (ИМ. 513). "Через слово, дающее имя людям и вещам, мир обретает знакомый человеческий облик. Словопозволяет человеку ориентироваться в мире и осознавать смысл своего существования" [25]. Язык этнический самостоятелен по отношению "к отдельному человеку, принадлежащему к данному языковому сообществу" (там же). Все это описано еще Гумбольдтом, однако, Гадамер, идя дальше, замечает, что выводы предшественников вытекают из несвободы, несамостоятельности языка от мира, "который получает в нем языковое выражение" (там же). Далее он пишет: "Не только мир является миром лишь постольку, поскольку он получает языковое выражение, — но подлинное бытие языка в том только и состоит, что в нем выражается мир" (там же). То есть язык, в узком смысле, выражает собой "тут — бытие мира". Но мир "тут — бытие мира" как соотносится с бытием и сущим экзистенциализма? Мы находим здесь непосредственную связь. "Бытие в мире" — "это основной принцип человеческого существования" (КФЭ, 533), где "мир" — "это трудовой мир, мир вещей, которые являются предметом заботы" (там же). Согласно экзистенциализму, присущая существованию интенциональность делает невозможным "оторванность субъекта от мира", его "бытие — вне — мира" (там же). Гадамер говорит, что понятие "мир (Welt)" противоположно понятию "Umwelt" (окружающий мир, среда) (ИМ, 513). Мир (Welt) — мир языковой, человеческий, а "Umwelt" — все живые существа (там же). "Языковой мир, в котором мы живем, не есть граница, препятствующая познанию в-себе-бытия, но этот мир в принципе охватывает все, во что может проникнуть, к чему может возвыситься наше познание (Einsicht)" (ИМ, 517). Миры различны для разных языков, культур, но все выражают "человеческий мир" с языковой природой (там же). Поэтому всякий "мир способен к познанию иного, а значит, и к расширению своего собственного образа мира; он соответственно доступен и для других миров" (там же). Таким образом, языки устремлены к общему Языку, который есть " Sein dass verstanden werden kann", доступному каждому человеку без исключения.
Глава 2 Человеческое слово и Логос
2.1. Слово как воплощение (таинство)
Сравнивая Слово божественное с человеческим, Гадамер отмечает следующее. Существует некий момент "творческого сходства" (ИМ, 503). И Слово, и слово творят, но по-разному. "Божественное Слово хотя и творит мир, но отнюдь не во временной последовательности творческих мыслей и дней творения. Напротив человеческий дух обладает целостностью своих мыслей лишь во временной очередности" (там же). Говоря об аналогии, "творческом сходстве" Слова и слова, Гадамер ссылается на св. Фому Аквинского и Николая Кузанского. Он приводит мысли последнего о слове как процессе свертывания и развертывания. Для Кузанца слово "не есть нечто отличное от духа, не есть какое-то уменьшенное, или ослабленное явление духа" (ИМ, 504). "Множество, в которое развертывается человеческий дух, не означает его отпадения от единства, или утрату им своей родины" (там же). Это единство сохраняется благодаря тому, что "человеческий дух одновременно свертывает и развертывает" (там же). Итак, слово в данной философской системе есть развертывание духа, прибывающее в единстве с ним. "Человеческий дух развертывается в "дискурсивное многообразие" понятий (см. там же), различные наименования этих понятий образуют уровень этнических языков.
Слово — это воплощение. Как мы можем понимать это? Гадамер, опираясь на труды Фомы Аквинского, говорит о подобии отношений духа и слова с отношениями между Лицами Святой Троицы. "Нам тем более следует обратить внимание на этот основной момент христианской религии, что для христианской мысли идея инкарнации теснейшим образом связана с проблемой слова" (ИМ, 486). Философ вспоминает своих предшественников, говоривших об отношениях мышления и речи (см. ИМ, 486). Отцы опирались на пролог Евангелия от Иоанна, в котором находим "и Слово стало плотью…" (Ин.1). Такой подход к слову сделал переворот в мысли, ведь теперь "логос освобождается, наконец, от своего спиритулистического характера…" (ИМ, 486), феномен языка освобождается "из его погруженности в идеальность смысла" и становится объектом философского размышления (ср. ИМ, 486). Следовательно, слово христиан становится противоположностью идеальному логосу греков (ср. там же).
Человеческое слово для Отцов Церкви, конечно, было объектом второстепенным, "лишь примером, лишь отправной точкой для теологической проблемы Слова, verbum dei (Слово Божие), для проблемы единства Бога — Отца и Бога — Сына" (ИМ, 487). Здесь нам следует познакомиться с концепцией "внутреннего слова". Гадамер указывает, что для христиан, в отличие от стоиков, понятие внутреннего и внешнего слова означают не "мировой принцип" и внешнее повторение слов, не слово внутреннее и его озвучивание голосом (см. там же). Любопытно, что Гадамер рассматривает учение о Святой Троице как образ, пример в изучении слова. То есть он идет в направлении, противоположенном Отцам. Так он пишет: "…собственно акт спасения, посылание Сына, мистерия инкарнации, в самом прологе Евангелия от Иоанна описывается как явление Слова. Экзегеза усматривает в озвучивании слова такое же чудо, как в том, что Бог стал плотью" (ИМ, 487). Что позволяет сделать такое смелое сравнение? Философ считает, что между воплощением и Воплощением есть явное сходство, и в обоих случаях, с точки зрения христианской философии, видим сохраняющееся единство между словом внутренним и воплощенным (ср. там же). Христианство, учение о Святой Троице позволило по-новому взглянуть на "мистерию языка и его связи с мышлением" (там же). По Гадамеру мышление (внутренняя речь) становится речью внешней, т. е. "слово становится плотью и обретает внешнее бытие" (ИМ, 488). Это поистине чудо языка. Однако величайшим чудом философ считает не это, а тот факт, что воплотившееся слово остается словом навсегда (см. там же). Обращаясь к святому Августину, Гадамер акцентирует внимание на его учении о "истинном слове", о "verbum cordis" ("слове сердца") (см. ИМ, 488). Здесь внутреннее слово сердца не может быть раскрыто внешними словами (человеческими языками) в "своем истинном бытии". Это verbum cordis является зеркалом и образом Слова Божьего (см. там же). И, достраивая схему, Гадамер говорит, что "внутреннее слово духа точно так же единосущно мышлению, как Бог — Сын Богу — Отцу" (ИМ,489). Действительно, невероятно важная аналогия открылась евангелисту Иоанну, ведь "при всем своем несовершенстве человеческое отношение мышления и речи соответствуют божественному отношению Троицы" (там же). Гадамер говорит даже, что чудо языка "служит зеркалом для тайны Троицы" (ИМ, 488), так как слово ничего не имеет от себя, но только от знания, из которого рождается (ср. там же). Бытие слова заключается лишь в том, "что оно раскрывает, делает очевидным" (там же). Оно (слово) подобно Иисусу — Слову Отца, ведь "Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил" (Ин.1.18). Философ заостряет внимание на единстве мышления и слова. Он говорит, что как для слова, так и для Слова важно, прежде всего, единство. Так в мистерии Троицы "важно не земное явление Искупителя как таковое, но, прежде всего Его совершенная божественность, Его единосущность с Богом" (там же). На самом деле, первостепенное значение в феномене слова имеет таинство его воплощения. Слово — это, действительно, таинство, поскольку нематериальное проявляет себя в материальном, как Христос в хлебе, как Отец в Сыне.
Стоицизм, самая влиятельная философская школа в Римской империи, предлагает действенные способы укрепить характер перед вызовами современных реалий. Сенека, которого считают самым талантливым и гуманным автором в истории стоицизма, учит нас необходимости свободы и цели в жизни. Его самый объемный труд, более сотни «Нравственных писем к Луцилию», адресованных близкому другу, рассказывает о том, как научиться утраченному искусству дружбы и осознать истинную ее природу, как преодолеть гнев, как встречать горе, как превратить неудачи в возможности для развития, как жить в обществе, как быть искренним, как жить, не боясь смерти, как полной грудью ощущать любовь и благодарность и как обрести свободу, спокойствие и радость. В этой книге, права на перевод которой купили 14 стран, философ Дэвид Фиделер анализирует классические работы Сенеки, объясняя его идеи, но не упрощая их.
Какую форму может принять радикальная политика в то время, когда заброшены революционные проекты прошлого? В свете недавних восстаний против неолиберального капиталистического строя, Сол Ньюман утверждает, сейчас наш современный политический горизонт формирует пост анархизм. В этой книге Ньюман развивает оригинальную политическую теорию антиавторитарной политики, которая начинается, а не заканчивается анархией. Опираясь на ряд неортодоксальных мыслителей, включая Штирнера и Фуко, автор не только исследует текущие условия для радикальной политической мысли и действий, но и предлагает новые формы политики в стремлении к автономной жизни. По мере того, как обнажается нигилизм и пустота политического и экономического порядка, постанархизм предлагает нам подлинный освободительный потенциал.
Жизнь — это миф между прошлым мифом и будущим. Внутри мифа существует не только человек, но и окружающие его вещи, а также планеты, звезды, галактики и вся вселенная. Все мы находимся во вселенском мифе, созданным творцом. Человек благодаря своему разуму и воображению может творить собственные мифы, но многие из них плохо сочетаются с вселенским мифом. Дисгармоничными мифами насыщено все информационное пространство вокруг современного человека, в результате у людей накапливается множество проблем.
Целью данного учебного пособия является знакомство магистрантов и аспирантов, обучающихся по специальностям «политология» и «международные отношения», с основными течениями мировой политической мысли в эпоху позднего Модерна (Современности). Основное внимание уделяется онтологическим, эпистемологическим и методологическим основаниям анализа современных международных и внутриполитических процессов. Особенностью курса является сочетание изложения важнейших политических теорий через взгляды представителей наиболее влиятельных школ и течений политической мысли с обучением их практическому использованию в политическом анализе, а также интерпретации «знаковых» текстов. Для магистрантов и аспирантов, обучающихся по направлению «Международные отношения», а также для всех, кто интересуется различными аспектами международных отношений и мировой политикой и приступает к их изучению.
Люди странные? О да!А кто не согласен, пусть попробует объяснить что мы из себя представляем инопланетянам.
Основой этой книги является систематическая трактовка исторического перехода Запада от монархии к демократии. Ревизионистская по характеру, она описывает, почему монархия меньшее зло, чем демократия, но при этом находит недостатки в обоих. Ее методология аксиомативно-дедуктивная, она позволяет писателю выводить экономические и социологические теоремы, а затем применять их для интерпретации исторических событий. Неотразимая глава о временных предпочтениях объясняет процесс цивилизации как результат снижающихся ставок временного предпочтения и постройки структуры капитала, и объясняет, как взаимодействия между людьми могут снизить ставку временных предпочтений, проводя параллели с Рикардианским Законом об образовании связей. Сфокусировавшись на этом, автор интерпретирует разные исторические феномены, такие как рост уровня преступности, деградация стандартов морали и рост сверхгосударства.