О слѣдственномъ дѣлѣ по поводу убіенія царевича Димитрія - [8]

И онъ явился послѣ того, какъ слухи о Димитріѣ дошли въ Украину, страну приключеній и отважныхъ предпріятій, и достигли до іезуитовъ, увидавшихъ удобный случай подать руку помощи удалому молодцу, съ цѣлію вслѣдъ за нимъ наложить свои сѣти на восточнорусскія земли.

Борисъ палъ, погибла семья его. Одна ложь о Димитріѣ смѣнилась другою ложью. Прежде говорили, что Димитрій зарѣзался самъ, теперь, спустя тринадцать лѣтъ, говорятъ, что Димитрій спасся и сѣлъ на престолѣ отца своего. На сторонѣ новой лжи было болѣе силы, чѣмъ на сторонѣ прежней. Мать Димитрія, та самая, которая когда-то подняла весь Угличъ за убитаго сына и показывала его трупъ всему народу, взывая о мщеніи, теперь всѣмъ говоритъ, что ея сынъ живъ! Трудно сказать, какъ долго пришлось бы названному Димитрію сидѣть на престолѣ, если бы онъ былъ болѣе остороженъ. Легкомысліе и довѣрчивость погубили его. Его убиваютъ, объявляютъ Гришкою Отрепьевымъ, хотя не знаютъ, кто онъ такой на самомъ дѣлѣ. На престолъ садится Василій Шуйскій, тотъ самый, который производилъ слѣдствіе, по которому Димитрій оказался самоубійцею. Что́ дѣлается теперь, при новомъ царѣ? Объявляется, наконецъ, правда о Димитріѣ, та правда, которую народъ давно уже зналъ и въ которой усомнился въ послѣднее время: Димитрій не самъ зарѣзался. Димитрій и не спасался отъ смерти. Онъ былъ зарѣзанъ тѣми людьми, которыхъ въ свое время побилъ углицкій народъ. Димитрій зарѣзанъ по волѣ Бориса. Мать Димитрія кается предъ народомъ въ томъ, что признавала сыномъ бродягу, и увѣряетъ всѣхъ, что ея сынъ въ той ракѣ, въ которой выставили мощи его, причисливши къ лику святыхъ.

Но народъ уже не вѣритъ и тому, чему такъ долго самъ вѣрилъ; не вѣритъ, чтобъ Димитрій былъ зарѣзанъ въ Угличѣ; не вѣритъ даже и тому, чтобы тотъ, кто царствовалъ подъ именемъ Димитрія, былъ убитъ. Если онъ спасся въ Угличѣ, почему ему не спастись въ другой разъ въ Москвѣ? Съ одной стороны народъ пріучили къ умышленной лжи, съ другой — къ самообольщенію. Бѣдный народъ потерялъ голову съ этимъ Димитріемъ. Является одинъ Димитрій, другой, третій, четвертый. Государство разлагается, земля въ разореніи; царь Василій низверженъ. Чужеземцы овладѣваютъ столицею, чужеземцы рвутъ по частямъ землю русскую. Только на краю гибели народъ опомнился; онъ стряхиваетъ съ себя бремя лжи и самообольщенія, собираетъ послѣднія силы. Ошибки и неумѣнье враговъ, овладѣвшихъ Русью, помогли Руси освободиться. Возстановляется государственный строй. Восходитъ на престолъ новая династія.

Прошлое прошло. Что же теперь скажутъ народу о Димитріѣ?

И ему сказали только то, что̀ уже сказалъ Шуйскій: что Димитрій былъ зарѣзанъ по повелѣнію Бориса въ Угличѣ и за невинное страданіе удостоился чести быть причисленнымъ къ лику страстотерпцевъ. И такой взглядъ остался на Руси въ теченіе вѣковъ, онъ раздѣлялся въ сущности и наукою. Кто утвердилъ его? Василій Шуйскій, по своемъ вступленіи на престолъ открывшій мощи св. Димитрія. Понятно, что человѣкъ, говорившій розно объ одномъ и томъ же, смотря по обстоятельствамъ, не можетъ назваться образцомъ честности и добродѣтели. Но мы бы съ другой стороны погрѣшили противъ безпристрастія, если бы въ Василіѣ Шуйскомъ видѣли чудовище пороковъ, способное на все, что устрашало нравственное чувство его современниковъ. Нѣтъ. При всѣхъ порокахъ своихъ онъ былъ лучше многихъ тогдашнихъ дѣятелей. Здѣсь не мѣсто распространяться вообще о характерѣ этой личности: это завлекло бы насъ черезчуръ далеко. Спросимъ только самихъ себя вотъ о чемъ: способенъ ли былъ царь Василій и способна ли была вся среда, окружавшая его, на то, чтобы вырыть остатки самоубійцы, поставить ихъ въ качествѣ мощей въ церкви, причислить самоубійцу къ лику святыхъ, притворно поклоняться ему и смотрѣть, внутренно смѣясь, какъ народъ толпами будетъ ему поклоняться? При всѣхъ порокахъ, къ которымъ пріучила московскихъ людей печальная исторія, въ особенности еще недавняя всеразвращающая эпоха мучительства Грознаго, все-таки были предѣлы, за которые едва-ли могла перешагнуть тогдашняя Русь. Что́ такое Димитрій по слѣдственному дѣлу? Мальчикъ, подверженный какому-то бѣшенству, злонравный, лютый; онъ бросается на людей, кусается, мать свою пырнулъ сваею, наконецъ въ припадкѣ бѣшенства самъ себя закололъ. Да это по тогдашнему образу представленій что-то проклятое, отверженное, одержимое бѣсомъ! Вѣроятно и было намѣреніе представить его такимъ, какъ видно изъ слѣдственнаго дѣла! Возможное ли дѣло, чтобы изъ какихъ бы то ни было побочныхъ видовъ рѣшались возвести такого мальчика во святые и поклоняться ему? Положимъ, что нравственное чувство не удержало бы отъ этого людей, глубоко сжившихся съ ложью, но навѣрное ихъ удержалъ бы отъ такого поступка суевѣрный страхъ ввести въ церковь орудіе темной силы дьявола и поклоняться ей. Какъ бы ни были испорчены наши предки, люди XVII столѣтія, но все-таки несомнѣнно они боялись дьявола, а отважиться на подобный обманъ могли бы только такіе, которые не вѣрили ни въ существованіе Бога, ни въ существованіе дьявола: всякій согласится, что такихъ философовъ не производила русская земля въ началѣ XVII столѣтія.