О сапожнике Матоуше и его друзьях - [53]

— Нет… Только отобрать у них то, что они отняли у нас, чтоб все было общее.

— Правдам вот была бы радость! Не стало бы ни господ, ни богачей, ни слуг, не было бы голода, не продавали бы за долги избы бедняков, не продали бы и мою кузницу. Да… Так вы один из тех… Я вам дам золотой, но вы мне должны отплатить за это.

— Не отплачу, потому что не возьму его.

— Вы же сами сказали, что можете поплатиться головой… Бегите!

— Только переговорю с Тончей.

— Как бы вам не попасться к ним в лапы! Эта собака Найман все пронюхает. Виселица или пуля — не пустяк, да и тюрьма — не трактир… Я только месяц был под арестом, когда господского стражника на барщине погладил, и с меня хватит на всю жизнь.

Чем больше старик уговаривал Пехара бежать, тем сильнее было желание молодого человека увидеть Тончу: образ ее заслонил все.

— Нет, останусь!

— Крест тяжкий с этим человеком!.. Конечно, молодая кровь. Я тоже был таким, когда ухаживал за моей покойницей…

Воспоминания теснились в голове старика. Он молча набил трубку, закурил и задумался.

— Так посоветуйте, — нарушил молчание гость.

— Сидите в избе и ждите.

Старик больше ничего не сказал и ушел.

— Хозяйка, у меня в избушке человек, он принес вести от вашего мужа, — сообщил Доленяк Веруначевым. Мать и дочь еще не спали. Рассказывая о молодом человеке и о том, как он счастливо отделался от жандарма, старик, однако, не проговорился, что этот молодой человек — Войта Пехар.

— Что ему нужно?

«Тончу и денег», — усмехнулся про себя старик, а вслух произнес:

— Не знаю… Не сказал, но ему нужно где-нибудь переночевать.

— Приведите его сюда.

— Это опасно… У вас батраки, они могут разболтать по всей деревне… Вы же знаете, что было бы, если б эта собака староста узнал о нем… Я думаю: лучше, если бы вы сами пошли со мной к нему.

— Я до сих пор в себя не могу прийти от испуга. Тонча, пойди-ка с кумом и расспроси, что передал отец. Только скорей возвращайся… Мне без тебя боязно.

Через несколько минут Тонча вместе с Доленяком была в сенях избушки. Старик остановился, сказав:

— Здесь темно. Стой, чтоб не споткнуться… Я пойду вперед, зажгу лучину.

Дед зажег лучину и отворил дверь.

— Господи боже мой, это ты, Войта, ты?!

— Тоничка!

— Здорово вы, дядя, маму провели, — смутилась девушка, вспыхнув от стыда и радости.

Но «дядя» не ответил, будто не слышал.

— На дворе месяц еще светит, — сказал он, не дожидаясь, что будет дальше. — Пойду в лес посмотрю, не попалось ли что-нибудь в силки.

Оставив молодых людей наедине, старик заковылял к лесу, рассуждая: «Правда, я всегда говорю, что лучше не станет, пока в мире распоряжаются богачи и господа. Не будет их — не будет и воров».

Ему пришло в голову, что и он крадет, ловя зверя в чужом лесу. В нем заговорила было совесть — этот полицейский страж фальшивых человеческих законов, но старик мысленно прикрикнул на нее: «Ведь зверь свободно бегает, не привязан, как скот. Почему же он должен принадлежать тому, чье поле или лес?.. Кто поймает, тот и хозяин… Да и все, что есть у богачей, они украли у бедных или выжали из их пота и крови. Не грех отобрать это у них… Отобрать… разделить… и хозяйничать всем сообща… Тогда и браконьеров не будет. Я не доживу до этого, но так будет».

Навстречу старику с его надеждами закричала в чаще сова — птица мудрости и пророчества.

— Нет… нет… Войтишек, мне пора домой, а то мама забранит. И так мне достанется, когда она узнает, что молодой человек — это ты.

Так говорила Тонча, после того как отзвучали последние аккорды прекрасного ноктюрна, который способен сложить только лучший в мире композитор — любовь.

Тонча не думала о матери. Войта не думал о жандарме, и оба были счастливы, забыв обо всем на свете. Но вспомнилось злое завтра.

— Еще минуточку… Ведь завтра мы снова должны расстаться.

— Ты, правда, должен завтра уйти?

— Я бы остался, если б можно было спрятаться в избушке, — ответил он и с улыбкой добавил: — И если б можно было достать еду.

— Останься, — обрадовалась Тонча.

Они поняли друг друга.

— А теперь я пойду.

— Я провожу тебя.

Таинственная ночная тишина нависла надо всем. Только Тонча и Войтех шептали недосказанные слова любви.

— Возвратись лучше, пока мама тебя не увидела… Она уж глядит в окно… Мне попадет.

При слове «попадет» Тонча улыбнулась и посмотрела вслед уходившему Войте. Он скрылся в саду, где при свете месяца белели цветущие яблони и черешни.

Раньше Войта, глядя по ночам на небо, думал о молчаливых загадочных звездах, и тогда его пугала бесконечность пространства. Сегодня он не думал об этом, а углубился в себя. В душе парня еще звучало словно эхо: «Тоничка».

— Ну что, вы уже помолились? — разбудил Войту басистый голос Доленяка.

— Как помолились?

— Я думал, вы с Тончей в избушке молились с четками в руках, — смеялся дед.

Войта улыбнулся и спросил его:

— Что-нибудь принесли?

— Наделил меня господь бог зайцем.

Дед не верил в того бога, о котором говорят попы и который нарисован в костеле; он верил в своего, который живет не в храмах, а ходит по лесам и полям и летает по небу. Но и этот бог чаще бывал у него на языке, чем в мыслях.

Доленяк добавил:

— Несколько дней у меня будет обед.