О сапожнике Матоуше и его друзьях - [3]

Сегодня оба трактира дружно воздают хвалу покойному. Многие были должны учителю субботние приношения, но теперь, когда он сошел в могилу, необходимость платить долги отпала. Крестьяне вспоминают о том, как он, бедняга, боялся сапожников. И на то были свои причины.

Несколько лет тому назад в деревне поселился мастер своего дела, сапожник Штепанек, отец маленького Матоуша. Как школьник, мальчик должен был подчиняться кантору, но между отцом и учителем разгорелся спор. Каждый из них хотел командовать парнишкой: кантор — с помощью розги и линейки, отец — с помощью шпандыря. Матоуш должен был помогать отцу. Он ходил в город за кожей, взятой в долг, разносил сапоги заказчикам из окрестных деревень, смолил дратву, летом же он пас свою козочку и коровенку, а заодно и крестьянский окот. Это не нравилось Стрнаду, ибо парнишка редко заглядывал в школу, чаще всего — зимой или тогда, когда отцу не хотели больше давать в долг кожу и он сидел без работы. В такие дни старик с самодельной веялкой за спиной уходил из дома на заработки. Однажды он ушел далеко от своей лачуги, и тогда сын стал регулярно посещать школу. Когда Матоуш переселился с отцом во Вранов, он уже умел писать, но латинские заглавные буквы M и N выводил не так, как требовал учитель: сначала, одним росчерком, линию сверху вниз, а потом уже — остальные, слегка закругленные линии. Матоуш начинал снизу и писал эти буквы, к немалому удивлению школьников, не отрывая руки, одним росчерком! Таких M и N ребята в жизни не видели; это было непривычно и нарушало представление о том, как должны выглядеть буквы. Кантор постоянно поправлял маленького сапожника, но все было напрасно. Тот настаивал на своем, упрямо доказывая мальчишкам, а то и девчонкам, что эти буквы пишет правильно он, а не учитель. Это был первый бунт Матоуша против общественного спокойствия и порядка. Между ним и учителем Стрнадом разгорелась борьба.

Иногда по утрам, когда ученики были уже в классе, а учителю некогда было с ними заниматься, так как он чистил у себя в комнате птичьи клетки, наливал канарейкам воду, подсыпал корм и играл на маленькой бандуре, обучая их петь, он посылал жену присмотреть за буйной оравой и немного почитать с букварниками по складам: с-и-си, н-и-ни, ц-ы-цы — синицы, н-а-на, д-е-де, р-е-ре, в-е-ве — на дереве. Как-то в один из таких дней мальчики страшно расшалились; жена учителя, видя, что ей не справиться с ними, пошла жаловаться мужу. Учитель ворвался в класс, ударил линейкой по столу и сердито крикнул:

— Тихо! Чтоб у меня никто не пикнул… Я говорю: не пикнул!

Это значило, что никто не имеет права издать ни звука, если ее хочет получить подзатыльник. Дети онемели, в классе стало тихо, как в пустом костеле.

«Пик!» — раздалось вдруг в напряженной тишине.

Это Матоуш ответил на приказ «не пикнуть». Вся школа загоготала. Девочки — и те смеялись. Пошла в ход, торжествуя свою победу, розга. Это был новый бунт в жизни озорника.

Но однажды случилось кое-что и похуже. Было начало февраля, полдень, с гор дул сильный ветер, разыгралась метель. Учитель ушел к себе. Дети, жившие поблизости, ушли обедать домой, а те, кто жил далеко, в том числе и Матоуш, обедали в школе.

Почти каждый школьник обедал в компании. Владелец сыра или масла делился с тем, у кого была только сухая творожная лепешка. Некоторые ученики складывали запасы вместе и ели по двое, по трое, угощая друг друга. У маленького Штепанека был только сухой хлеб, и он был бы рад получить хоть кусок творогу. Но его не любили, потому что он всегда ко всем приставал и никому не давал покоя. С ним никто не делился. Напрасно он канючит. Выпросить ничего не удалось. Тогда в нем заговорила отцовская кровь: он стал кричать так, словно его режут. Когда и это не помогло, Матоуш силой добыл то, что ему пришлось по вкусу. Мальчики бросились на него; он отступил в угол и оттуда наносил удары атакующим. Вдруг в дверях появился кантор — и линейка заплясала, запрыгала по спинам!

Но тут вмешался сам дьявол. Ночью вернулся домой старый Штепанек без своей самодельной веялки. Что случилось — черт его знает. «Наверно, пропил», — шептала про себя Барбора, но бранить мужа вслух боялась, как бы не прибил. Когда Штепанек не сапожничал, веялка была единственной надеждой и кормилицей семьи. Когда же Барбора спросила, куда девалась машина, муж начал браниться. Сын, спавший на печи, от шума проснулся и заревел:

— Папа, меня сегодня кантор крепко побил!

— Подожди, я ему завтра отплачу.

И вправду: едва рассвело, сапожник пошел «расплачиваться».

Он подошел к школе и забарабанил в еще запертые ворота.

— Кто там? — спрашивает в сенях жена кантора.

— Увидите… откройте!

Она открывает. Сапожник начинает браниться. Жена кантора остра на язык и не остается в долгу. Наконец она убегает в комнату и захлопывает за собой дверь. Разбушевавшийся сапожник налегает на дверь из сеней, учитель с учительшей изнутри. Осажденные задвигают засов, но ветхая дверная створка трещит, и насильник, ворвавшись в избу, избивает до крови обоих супругов.

— На помощь!.. на помощь! — кричит Стрнад, как только ему удается вырваться из рук сапожника, открыть окно и высунуть голову на улицу. В соседних домах смятение.