О сапожнике Матоуше и его друзьях - [24]

Это была первая победа боевого отряда. Гвардейцы вновь построились по команде капрала и пошли дальше в гору, шагая по-горски, с немного согнутыми коленями, пока не очутились на гребне. Музыканты вернулись в село; барабанщик Бенда, отдав свой инструмент братьям, провожал гвардию дальше. Вернулся и старый сапожник. И только мать не находила себе места. Увидев, что муж ушел куда-то, она взбежала на пригорок, чтобы еще раз издали взглянуть на сыночка.

— Защити тебя, господи… Иди уж, иди, — шептала она и с тоской смотрела вслед удалявшемуся отряду, который шел по горному гребню, направляясь к соседнему городку.

До городка было недалеко.

Он уютно расположился на холме, как наседка на яйцах. Появление деревенского войска с пиками и ружьями встревожило жителей. Испуганные горожане, открыв окна, ждали, что будет дальше. Когда же отряд остановился на площади возле статуи девы Марии, на него, разинув рты, уставились торговки.

— Вон тот, в лакированных венгерских сапогах, — сообщала им Балатчиха, — это, врановский сапожник Штепанек, который играл в комедиях черта и иногда пел в церкви.

Бабы поразились, как это можно изображать в театре дьявола, а потом петь священные песни. А Матоуш, не подозревая о столь широкой известности, слушал приказ капрала Лейки:

— Вы останетесь здесь на военном постое. Я пойду к уездному начальнику доложить о нашем прибытии и напомню ему об уговоре, он обещал повести нас на Прагу. Я уже сообщил ему, что мы придем сегодня.

Капрал ушел.

— Где хозяин? — спросил Лейка приказчика в лавке, где торговал Думек — теперешний начальник гвардии в округе.

— Не знаю, — отвечал тот и, лукаво улыбаясь, добавил: — Кажется, он уехал. Спросите его жену.

— Где хозяин? — спросил Лейка жену начальника, суетившуюся в кухне.

— Уехал куда-то по торговым делам.

— Да ведь мы же договорились, что он поведет нас против Виндишгреца!

— Что вы — с ума сошли?.. Его нет дома, да если бы он и был, я бы не позволила. Хватит и того, что вы с ним немножко поиграли в солдатики; а если он что и обещал, так это только в шутку!

Капрал стоял ошеломленный. Видя его растерянность, женщина решительно повторила:

— Я уже сказала — его нет дома.

И, не интересуясь дальнейшим, она вышла в соседнюю комнату, с сердцем захлопнув дверь. Этот стук, как жирная точка в конце фразы, означал, что разговор окончен; а закрытые двери, словно опущенный занавес, возвещали о конце представления. В этой пьесе пани Текла была одновременно и директором, и режиссером, и даже суфлером.

— Его нет дома, уехал куда-то из города, — сообщил Лейка ожидавшему его отряду.

— Враки! — воскликнул Штепанек и добавил: — Когда мои отец еще сапожничал, жена прятала начальника каждый раз, когда тот к нему приходил просить кожу в кредит… Наверняка чертова колдунья спрятала его где-нибудь дома.

— Как же теперь быть? — послышалось со всех сторон.

Матоуш читал однажды в старинной хронике, что когда-то в Германии восставшие крестьяне силой заставили какого-то рыцаря возглавить их восстание. Словно чудом, это воспоминание пришло ему сейчас в голову. Старая мать сказала бы, что в этот момент его осенил святой дух; отец подтвердил бы ее слова. Ведь он оказал услугу этому третьему воплощению бога тем, что хорошо побелил голубка, а заслуги родителей переходят на сына.

— Пойдемте за ним и заставим его встать во главе отряда, — решительно заявил Матоуш.

Многие согласились; некоторые заворчали. Началось совещание.

— Ладно, пойдем к нему домой! — решило большинство, и отряд двинулся в путь. Юный барабанщик Бенда пошел с ними.

— Боже мой, быть, быть беде! — послышалось из раскрытых окон. То же самое говорили и торговки на рынке.

— Они идут к нам! — крикнул молодой приказчик из лавки в кухню, где пани Текла уже орудовала мешалкой.

— Скорей закрой лавку и задвинь засов у дверей, — приказала она, проклиная в душе своего Иозефа, который сидел в погребе и столь же яростно проклинал жену. Он не боялся ни Виндишгреца, ни солдат и охотно пошел бы на Прагу, но опасался жены. Жена страшнее Виндишгреца!

— Они уже здесь, — дрожал от страха приказчик в лавке и побежал было на чердак.

— Только попробуй сбежать! — крикнула на него хозяйка и презрительно добавила: — Поторчат немного перед закрытыми дверьми и вернутся домой к своим навозным кучам. Деревенщина неотесанная!

— Здесь не только крестьяне: тут есть и батраки и рабочие.

— Все одно — что болван с землей, что болван без земли.

Она не ошиблась. Отряд действительно, подойдя к запертому дому, остановился в нерешительности, не зная, что предпринять. Но люди быстро опомнились, когда Матоуш закричал:

— На штурм!

— На штурм! — закричал вслед за ним старый Швейда Бабец, колотя пикой в дверь. В этот момент в душе его произошел перелом. До сих пор он не любил сапожника и даже готов был пожелать ему — раз уж они все равно что в солдатах — пройти сквозь строй. Но приказ «на штурм!» покорил его. Он любил воинские подвиги и с удовольствием вспоминал о том, как со своим полком ходил в страну, где есть гора, которая горит и не сгорает[7]. Там они часто «штурмовали» дома этих «итальяшек», которые едят одну мамалыгу и лук. При таких «штурмах» всегда что-нибудь перепадало в карман или в желудок.