- В 1913 году... - прошептал я, что-то вспомнив. - Мехико Сити! Послушайте! Значит...
- Да. - Он улыбнулся, предвосхитив мой вопрос. - Эмброз Бирс присоединился к нам в том году или в следующем. Он прожил до 1931 года, до глубокой старости, и написал еще четыре книги. - Он перевернул обратно одну страницу и показал на один из домов на первом большом снимке. - Он жил вот здесь.
- А что вы скажете о судье Крейтере?
- Крейтере?
- Это еще одно знаменитое исчезновение, - пояснил я. - Он был судьей в Нью-Йорке и исчез несколько лет назад.
- Не знаю. У нас, помнится, был судья, и из Нью-Йорка, лет двадцать с чем-то назад, но я не припомню, как его звали.
Я наклонился к нему через конторку, лицом к лицу, очень близко, и кивнул головой.
- Мне нравится ваша шутка, - произнес я. - Очень нравится. Вероятно, даже больше, чем я могу выразить. - И добавил очень тихо: - Когда она перестанет быть шуткой?
Он пристально вгляделся в меня и ответил:
- Сейчас. Если вы хотите этого.
"Вы должны решиться сразу же, - говорил мне пожилой человек в баре на Лексингтон-авеню, - потому что другого случая у вас не будет. Я знаю; я пробовал". И вот я стоял и думал. Мне было бы жаль никогда не увидеть некоторых людей, и я только что познакомился с одной девушкой. И это был мир, в котором я родился. Потом я подумал о том, как выйду из этой комнаты, как пойду на работу, как вернусь вечером к себе. И наконец, я подумал о темно-зеленой долине на картинке и о маленьком пляже под утренним солнцем...
- Я готов, - прошептал я, - если вы возьмете меня.
Он вглядывался в мое лицо.
- Проверьте себя, - властно произнес он. - Будьте уверены в себе. Нам не нужен там человек, который не будет счастлив, и если у вас есть хоть какое-то малейшее сомнение, вы бы лучше...
- Я уверен, - сказал я.
Тогда этот человек выдвинул ящик конторки и достал оттуда маленький прямоугольник из желтого картона. На одной стороне его было что-то напечатано, и через него шла светло-зеленая полоска; он был похож на железнодорожный билет пригородной линии. Надпись гласила: "Действителен по утверждении для ОДНОЙ ПОЕЗДКИ НА ВЕРНУ. Передаче не подлежит. В один конец".
- Э... Сколько? - спросил я, доставая бумажник и не зная, должен ли платить.
Он взглянул на мою руку, запущенную в карман.
- Все, что у вас есть. Включая мелочь. - Он улыбнулся. - Вам она больше не понадобится, а нам пригодится на расходы. Плата за свет, за аренду и так далее.
- У меня немного...
- Неважно. - Он извлек из-под конторки тяжелый компостер, вроде тех, какие стоят в железнодорожных кассах. - Однажды мы продали билет за три тысячи семьсот долларов. А в другой раз точно такой же билет - за шесть центов. - Он сунул билет в компостер, ударил кулаком по рычагу, потом протянул билет мне. На обороте виднелся свеженапечатанный красный прямоугольник, а в нем слова: "Действителен только на этот день" и дата. Я положил на стол две пятидолларовых бумажки, доллар и 17 центов мелочью.
- Возьмите билет с собой на базу Акме, - сказал седой человек и, наклонившись через конторку, начал рассказывать, как туда попасть.
- База Акме - крохотная щелка. Бы, наверно, видали ее: это просто маленькая витрина на одной из узких улочек западнее Бродвея. На ней не очень ясная надпись "АКМЕ". Внутри - стены и потолок, покрытие в несколько слоев старой краской, обиты какой-то штампованной жестью, как бывает в старых домах. Там стоит старая деревянная конторка и несколько потрепанных кресел из хромированной стали и искусственной красной кожи. Таких заведений в этих местах множество: маленькие театральные кассы, никому не известные автобусные станции, конторы по найму. Вы могли бы пройти мимо нее тысячи раз, не обратив внимания, а если вы живете в Нью-Йорке, то так наверняка и случалось.
Когда я вошел туда, у конторки стоял человек без пиджака, докуривая сигару и перебирая какие-то бумаги; в креслах молча ждали четыре-пять человек. Человек у конторки взглянул на меня; когда я показал билет, он кивнул мне на последний свободный стул, и я сел.
Рядом со мной сидела девушка, сложив руки на сумочке. Она была миловидная, даже хорошенькая, - вероятно, стенографистка. Напротив, у другой стены маленькой комнаты, сидел молодой негр в рабочем комбинезоне; его жена, рядом с ним, держала на коленях маленькую девочку. Был еще человек лет пятидесяти, который сидел отвернувшись от нас и глядя в окно на дождь и на прохожих. Он был хорошо одет, и на нем была дорогая серая шляпа; он походил на вице-президента крупного банка, и я пытался догадаться, сколько стоил ему билет.
Прошло минут двадцать, а человек у конторки все перебирал свои бумаги; потом снаружи к тротуару подъехал маленький, старый автобус, и я услышал скрип ручного тормоза. Автобус был потрепанный, куплен из третьих или четвертых рук и покрашен поверх старой краски в белый и красный цвета; крылья были волнистые от бесчисленных выправленных вмятин, а покрышки стерлись до того, что стали почти гладкими. На одной стенке виднелась крупная надпись красными буквами "АКМЕ", а шофер был одет в кожаную куртку и поношенную кепку, какие носят шоферы такси. Именно такие маленькие грязные автобусы часто можно увидеть здесь; в них всегда усталые, помятые молчаливые люди едут неизвестно куда.
