О пролетарской культуре (1904-1924) - [120]

Готтентотство – производное стадности, для которой целое – только свой ограниченный коллектив, и группового субъективизма, который целого вообще не видит. Высшая культура должна все это преодолеть.

V. Не должно быть абсолютных норм

Высшая культура – носительница объективного в руководстве практикой и мышлением. Но объективные нормы не абсолютны: они выражают жизнь развивающегося через борьбу и творчество коллектива; а развитие, борьба, творчество не могут быть закованы в абсолютные формулы. Принимая исторически-объективное – истину времени – за надысторически-абсолютное или вечную истину, многие идеологи становились на путь застоя и реакции. Высшая культура – не мертвая, неизменная оболочка, а живая одежда растущей жизни.

VI. Не должно быть инертности

Стадность, рабство, групповая ограниченность неизбежно тяготеют к остановке движения. Движение вперед совершается не по гладким путям, творчество не только радостно, но и болезненно, как роды. Стадности недоступно новое и высшее; рабство, авторитарность враждебны ему, потому что оно нарушает тяжело достигнутую и с трудом сохраняемую гармонию, угрожает устойчивости самого центра этой гармонии – авторитета; групповой субъективизм, опираясь на узкую базу развития, держится за ее рамки и борется против их расширения.

Трудно учиться, еще труднее переучиваться. Оттого высокая культурность очень часто становится препятствием для прогресса культуры. Устойчивое безумие английской орфографии зависит оттого, что каждое взрослое, вошедшее в активную жизнь поколение уже оказывается хорошо обучено этой трудной грамоте, затратило на нее массу сил, а всякое упрощение нужно еще усваивать, с ломкой сложившегося знания и навыка, с новой тратой энергии. Так и квалифицированные верхи нынешнего пролетариата на Западе, хорошо усвоившие немало из буржуазной культуры, с ее духом конкуренции и компромисса, проявляют много стихийной инертности по отношению к революционным урокам, которые дает им история.

Еще глубже стихийно-бытовой консерватизм отсталых слоев пролетариата, который и в более революционных его низах сказывается нередко, и может быть, еще сильнее. Оплотом этого консерватизма служит особенно семья, где так упорно держится рабство – авторитарность, произвол грубой силы.

Буржуазный мир преодолевал инертность человечества в технике, в экономике, в науках суровостью своей борьбы, беспощадностью к отсталым. Новая культура ведет на другой путь преодоления – через победу над разрозненностью, через дружное товарищеское соединение усилий во всепобеждающий поток творческом труда.

VII. Не должна нарушаться чистота целей

Революционный пролетарий, сознательный социалист смотрит в будущее; но очень большая доля его души принадлежит прошлому. Сопровождая работника на пути его великой борьбы, это прошлое постоянно предъявляет свои права, и где ему удается – загрязняет великие цели чуждыми им мелкими мотивами.

Здесь типичны две группы мотивов – импульсы выгоды и мести. Те и другие обычно приспособляются, как бы переодеваются в костюм идеальных целей, порождая своеобразный самообман, где низкое выдается за проявление высшего.

Активный борец выдвигается на видные позиции – допустим, в депутаты парламента. Это дает ему обеспеченность, досуг, почет. Это может быть очень хорошо и нужно для дела; но дух старого мира легко тут находит дорогу для переодетых мотивов выгоды. Человек убеждает себя, что именно на такой работе, и ни на какой иной, он может приносить наибольшую пользу, что именно парламент – лучшее орудие революционной борьбы и т. под. Происходит отрыв от прямой массовой борьбы, развиваются парламентские иллюзии. – Аналогичным путем шло бюрократическое вырождение секретарей английских и немецких профсоюзов, торгашеское вырождение бельгийских и иных кооперативов: мелким заволакивалось великое.

Труднее прослеживаются превращения мотивов мести. В напряженной классовой борьбе жестокие, истребительные действия могут быть объективно необходимы. Вряд ли можно сомневаться, что нерасчетливое великодушие победившего народа по отношению к его врагам, такое как во французских революциях 1830 и 1848 годов, только сберегало силы этих врагов и побуждало их в моменты, когда победа переходила к ним, тем более жестоко расправляться с этим народом – в июньские дни 1848 г., при подавлении Коммуны… Но надо помнить, что всякое объективно-лишнее истребление и разрушение, всякая ненужная жестокость преступны по отношению к человечеству, деморализуют коллектив и уменьшают энергию, которой он может располагать в дальнейшей борьбе и в труде. Сколько обманутых, сражавшихся за реакцию, стали потом драгоценными солдатами революции, сколько техников и ученых, сначала враждебных ей, стали потом незаменимо-полезными работниками в ее строительстве! И насколько лучше овладевать дворцами для народа, чем их разорять. Член великого коллектива не должен уподобляться жалким дикарям-погромщикам, опустошающим завоеванную страну – свое достояние. Но слишком легко сладкая месть за свои пережитые страдания одевается в костюм «необходимой жестокости», – нужно большое внимание к своим целям и мотивам, даже для крупных и высокосознательных работников, чтобы избегнуть преступных ошибок этого типа.