О процессе цивилизации - [95]

Итак, перед нами ясная картина общества времен абсолютизма. В мирском обществе французского «ancien régime» еще в большей мере, чем в обществе XIX в., можно выделить два сектора — больший, аграрный, и меньший, городской, или буржуазный, постоянно усиливающийся в экономическом плане. В обоих секторах имелся низший слой: в большем это были крестьяне, в меньшем — городские бедняки, подмастерья и рабочие. В обоих секторах существовал низший средний слой: мелкие ремесленники, а отчасти и низшие чиновники в городах и бедные провинциальные дворяне. И там и тут был в наличии и высший средний слой: в одном секторе это были зажиточные и богатые купцы, городской судейский и чиновный люд (а в провинции даже высшие чины аппарата), в другом, соответственно, — зажиточное провинциальное дворянство. Наконец, в обоих секторах существовал высший слой, верхи которого были близки ко двору: это — высшие чиновники, «noblesse de robe», по одну сторону, и придворное дворянство, верхушка «noblesse d’épée» — по другую. Король тщательно поддерживал напряженность и в самих этих секторах, и между ними, а ситуация усложнялась еще и наличием противоречий (как и временных союзов) данных секторов с духовенством, точно так же разделенным на три слоя. Король охранял привилегии и социальный престиж дворянства, помогая ему противостоять растущей экономической силе буржуазных групп. Он прямо перераспределял в пользу дворянской верхушки часть социального продукта, получаемого короной за счет финансовой монополии. Когда незадолго до революции, после того, как потерпели крах все попытки реформ, появляются лозунги оппозиционных буржуазных групп с требованием отмены привилегий дворянства, то вместе с ними возникает и требование изменения управления монополией на налоги. Упразднение привилегий дворянства означало, с одной стороны, отмену освобождения дворян от уплаты налогов, а тем самым и иное распределение налоговых тягот; с другой стороны, — упразднение двора вообще или сужение круга придворных, т. е. уничтожение лишенного функций дворянства, каким оно виделось новой буржуазии, людям свободных профессий. Это означало в то же самое время и иной принцип перераспределения средств — уже не по произволу короля, но в соответствии с функциональным подразделением общества в целом (либо поначалу — в пользу самой высшей буржуазии). Наконец, устранение дворянских привилегий означало и ликвидацию прежней позиции короля как центрального правителя, обеспечивающего равновесие между обоими сословиями с их иерархическим строением. Действительно, в последующий период центральные правители должны были балансировать в совсем иной системе противовесов. Соответствующим образом изменились и их функции. Только одно остается без изменений: при всех отличиях в устройстве поля социальной напряженности власть центральных инстанций сравнительно мала, пока напряженность не слишком велика, пока между представителями различных полюсов еще возможно взаимопонимание. Рост этой власти происходит вместе с ростом напряженности — на той фазе, когда ни одной из противоборствующих групп не удается достичь решающего перевеса над другими.

Проект теории цивилизации

I. Социальное принуждение к самоконтролю

Какое отношение к процессу «цивилизации» имеют такие феномены, как организация общества в форме «государства», монополизация и централизация налогов и физического насилия на значительной территории? Исследователь процесса цивилизации сталкивается здесь с настоящим клубком проблем. Если обозначить важнейшие из них, то прежде всего следует назвать вопрос самого общего характера. Мы видим, что процесс цивилизации представляет собой изменение поведения и чувствования людей в совершенно определенном направлении, — в первой части данной работы мы пытались подтвердить этот тезис специфическим наглядным материалом. В то же время нигде и никогда в прошлом мы не обнаруживаем индивидов, которые намеренно, сознательно и «рационально» осуществляли бы эти изменения; совершенно очевидно то, что «цивилизация», как и рационализация, не является продуктом человеческого «рацио» и результатом какого бы то ни было долгосрочного планирования. Разве постепенная «рационализация» основывалась на сугубо «рациональном» поведении и уже сформировавшейся способности планировать события на века вперед? Можно ли помыслить, что процесс цивилизации был инициирован людьми, наделенными таким даром предвидения и отличавшимися такой степенью регулирования всех сиюминутных аффектов, наличие которых само по себе уже является результатом длинных цивилизационных трансформаций?

Действительно, в истории мы не найдем свидетельств того, что это изменение было «рациональным», что оно осуществлялось отдельными людьми или группами в качестве сознательного «воспитания». В целом данная трансформация протекала совсем не по плану, но все же в ней обнаруживается и некий порядок. Выше мы в деталях показали, как внешнее принуждение в самых различных аспектах превращалось в самопринуждение, как во все более дифференцированных формах вытеснялись за кулисы общественной жизни и соединялись с чувством стыда различные человеческие отправления, как все более всесторонним, равномерным и стабильным делалось регулирование влечений и аффектов. Все это, конечно, не выводится из какой-то рациональной идеи, которая столетия тому назад была постигнута отдельными людьми, а потом переходила из поколения в поколение как цель деятельности и устремлений, пока, наконец, полностью не осуществилась в «века прогресса». Тем не менее, эта трансформация не была и бесструктурным и хаотичным изменением.