О них не упоминалось в сводках - [16]

— Проверьте как следует.

— Некогда сейчас проверять. Разрешите взять вместо Лисянского лейтенанта Василия Негорелова. Он в нашем селе секретарем комсомольской ячейки был. Кандидат партии.

— Я не могу политработников назначать. Это не в моей власти. Но раз такое дело, согласен. Отошлите Лисянского обратно в запасный полк, пусть там его и проверят.

В штабе находился подполковник Тер-Гаспарян. Он разговаривал с командиром запасного полка майором Сибилевым. Тер-Гаспарян предложил майору действовать в составе нашей дивизии, при условии если не будет никаких распоряжений из штаба армии. Сибилев охотно согласился. Он давно уже не получал указаний и распоряжений.

Запасный полк занимал оборону перед Уречьем. Здесь было спокойно, противник к позициям полка еще не подошел. О войне напоминали только отзвуки стрельбы, доносившиеся с севера, да изредка появлявшиеся над лесом самолеты-разведчики.

Я доложил Тер-Гаспаряну о сформировании роты и спросил, куда ее направить. Он приказал передать ее в 111-й полк.

Вскоре пришел старший лейтенант из 111-го полка, приехавший за пополнением. Я сдал ему роту, а сам отправился к подполковнику Тер-Гаспаряну.

К счастью, подполковник уже уехал из штаба. Именно к счастью, так как, задержись он еще на несколько минут, ему наверняка пришлось бы разделить трагическую участь майора Сибилева.

Произошло вот что. Подозрения лейтенанта Чернова полностью оправдались. Лисянский вовсе не был младшим политруком. Когда его привели для проверки в штаб полка, он, видимо, понял, что проиграл. Во время допроса он выхватил пистолет и выстрелил в Сибилева. Майор был убит наповал. Лисянский бросился бежать, но его тут же настигла пуля одного из бойцов.

Я очень сожалел о том, что недооценил подозрения Чернова и не принял необходимых мер предосторожности.

На командный пункт дивизии возвратился к четырнадцати часам. Как раз в это время началась канонада. Гитлеровцы открыли артиллерийский и минометный огонь по обороне нашего правого соседа. Пикировщики сбрасывали сотни бомб с истошно воющими сиренами.

В центре и на левом фланге нашей дивизии, а также на участке 161-го запасного полка было тихо.

Бросив в атаку около двадцати танков, противник вклинился в оборону соседа. На опушке леса танки были остановлены артиллерией, но ненадолго. Через час немцы прорвали оборонительный рубеж в районе Омговичи — Калита и оттеснили правофланговые подразделения нашей дивизии. В образовавшуюся брешь хлынули на Бобруйск главные силы танкового корпуса. Они шли со стороны Слуцка колонной.

Мы смотрели на вереницу танков, громыхавших по шоссе в двух километрах от нашего командного пункта, и чуть не плакали от ярости и бессилия. Вот он, враг — совсем рядом, а уничтожить его нечем. Бросить на него пехоту со связками гранат — бесполезно. Люди погибнут под пулеметным огнем раньше, чем добегут до машин. Противотанковый бы дивизион сюда, да ударить бы из всех пушек… Но пушек у нас нет.

Вечером, когда штаб дивизии переместился на юг, в Уречье, из Старых Дорог приехал офицер связи, посланный на поиски штаба армии. Он сообщил, что танки противника прорвались с севера в Старые Дороги и устремились к Бобруйску. Командный пункт 4-й армии, застигнутый врасплох, едва успел сняться с места. Никаких указаний для нашей дивизии этот офицер не привез.

Враг обошел нас. Дорога на Бобруйск теперь была закрыта.

Командир дивизии полковник Иванюк так и не появился. Никто не знал, где он и что с ним. Подполковник Тер-Гаспарян, вступивший в командование дивизией, принял решение отходить на Глуск.

Куда-то запропастилась штабная батарея вместе со своим командиром младшим лейтенантом Макаровым.

Когда совсем стемнело, остатки дивизии покинули рубеж обороны и двинулись по проселочной дороге к Глуску.

Почти перед самым отъездом явился вдруг Николай Семенихин. Грязный, похудевший, он еле стоял на ногах. Я едва узнал его.

— Был в Слуцке. Римму не нашел, — коротко доложил разведчик.

Мне хотелось отругать его, наказать за самовольный уход. Но это желание исчезло при взгляде на его измученное лицо, такое грязное, что даже веснушек не было видно на щеках. Да и что там греха таить, я очень обрадовался возвращению Семенихина.

— Наказать тебя строго следовало, в другой раз знал бы, как самовольничать, — для порядка сказал я.

— Как хотите, — ответил Семенихин. — Главное, что своих догнал, теперь мне все равно.

Трясясь в кузове грузовой автомашины, я долго и подробно расспрашивал Николая о его похождениях. Расспрашивал до тех пор, пока не получил полное представление о рискованной вылазке разведчика.

…Под покровом темноты Семенихин незаметно проник в город. Там уже хозяйничали фашисты. Грузили на машины товары из магазинов и складов. Раздавались выстрелы, пьяные крики.

Добравшись окраинными улочками до домов комсостава, Семенихин увидел только груду обгоревших развалин. Тогда он отправился на частную квартиру, где я жил в прошлом году. Хозяин квартиры встретил его недружелюбно. На вопросы Николая ответил, что девочка недавно приходила к нему с какой-то женщиной, просилась переночевать. Но потом, мол, они передумали и ушли.