О науке и не только - [27]
Нужно заметить, что и меня шеф за руку не водил — он вообще не вмешивался в мою работу до момента ее окончательного оформления. Отчасти это связано с тем, что его докторская диссертация была посвящена теории судовых винто-рулевых колонок с встроенной в них гидрообъемной передачей аксиально-поршневого типа, а моя кандидатская работа — изучению теплового режима такого рода передач, в чем шеф не был специалистом.
Геннадий Алексеевич был заслуженным человеком. Когда началась Великая Отечественная война, он закончил два курса университета и отправился на фронт добровольцем, где вначале служил в военной контрразведке, преобразованной в 1943 г. в легендарный СМЕРШ. Его заметили и направили учиться диверсионному мастерству и нелегальной работе за линией фронта в спецшколу 4-ого Управления НКГБ СССР. С ним вместе учился (со слов Г. А. Конакова) впоследствии гениальный советский разведчик, диверсант и партизан Н. И. Кузнецов (псевдонимы «Рудольф Шмидт», «Пауль Зиберт» и др.), погибший в 1944 г., подорвав себя и окруживших его бойцов УПА гранатой. Поскольку Геннадий Конаков учился хорошо, то по окончании курсов он был заброшен в Центральную Украину, где, как ожидали его советские руководители, должна быть развернута партизанская война, поддержанная «братским» местным украинским населением. Этому не суждено было сбыться — украинские селяне не поддержали советских партизан и массово сдавали их немцам и украинским повстанческим отрядам УПА, мельниковцам и другим подразделениям националистов. Ни о каком развертывании партизанского движения не было и речи, партизанский отряд Г. Конакова только отбивался от немцев и отрядов УПА и украинских «партизан». В 1944 г. Г. Конаков был заброшен вместе с другими подготовленными диверсантами в помощь словацкому национальному восстанию и вместе со словацкими повстанцами отступил в горы, окружающие Банско-Быстрицу.
В одном из боев, пролежав за пулеметом несколько часов, он отморозил пальцы ног, которые потом были ампутированы.
После войны несколько лет он работал под прикрытием в советской администрации Дунайского бассейна и (или), может быть, в Дунайском пароходном обществе (сейчас это уже не восстановишь), после чего вернулся в г. Горький, поступил в ГИИВТ и закончил его в 1951 г. После окончания института работал за границей по приемке судов, затем механиком-наставником, начальником отдела кадров ВОРПа. С 1960 г. трудился в ГИИВТе, где и вырос до заведующего кафедрой. В 1980 г., не найдя общего языка с руководством института, уехал в Одессу и долгое время работал зав. кафедрой ОВИМУ.
Г. А. Конакова отличало умение мгновенно находить выход из любого сложного положения. Помню, было заседание кафедры, что-то вроде предварительной защиты диссертации какого-то специалиста по двигателям внутреннего сгорания, негорьковчанина. В качестве оппонента выступал главный конструктор завода «Двигатель Революции» В. А. Осадин, под чьим руководством были созданы двигатели семейства Г60 и Г70. Владимир Алексеевич примерно лет через 10 стал моим добрым другом. В. А. Осадин вдребезг разбил все защищаемые положения работы, указал на ее огромные недостатки и закончил свое выступление заключением о невозможности официальной защиты. Мы, аспиранты и преподаватели, следившие открыв рот за перипетиями событий, выдохнули разом: «Все, мужику конец!». Но слово взял Г. А. Конаков и методично, со вкусом и расстановкой перевернул все с ног на голову — все, что В. А. Осадин назвал недостатками работы и, более того, грубыми ошибками соискателя, в устах шефа стали выдающимися достижениями, а действительные недостатки — детскими шалостями. Выводы тоже были противоположными выводам оппонента. Мы все сидели, открыв рты, и восхищались шефом, а В. А. Осадин только развел руками.
Главными специалистами кафедры помимо Г. А. Конакова, который читал лекции по судовым энергетическим установкам, считались двигателисты доц., к. т. н. И. К. Чачхиани, доц., к. т. н. В. Я. Аладышкин, ст. преп. Г. А. Самыкин, читавший термодинамику и теплопередачу доц., к. т. н. В. С. Марков, доц., к. т. н. С. А. Иконников и др.
С Аладышкиным мы просидели рядом (за соседними столами) 28 лет, а познакомились с ним поближе на первом моем субботнике в ГИИВТе. ОКБМ приучило меня не халтурить и на субботниках, и я продемонстрировал это на набережной Федоровского. Закончили мы часа в 4 пополудни, и Вадим Яковлевич Аладышкин лично пригласил меня отметить хорошую работу в какой-то забегаловке на ул. Маяковского (теперь ул. Рождественская). Событие запомнилось мне не столько выпивкой, сколько обилием закуски, заказанной В. Я. Аладышкиным, обычно в мужских компаниях бывает наоборот — водки много, а закуски мало.
В очной аспирантуре мне удалось пробыть примерно полтора года, после чего на кафедре образовалась вакансия ассистента, и Г. А. Конаков предложил мне заместить ее с переводом в заочную аспирантуру. Надо заметить, что и на первом году аспирантуры меня просили подменять преподавателей, по каким-то причинам на разные периоды времени уезжавших в санатории или на повышение квалификации, так что официальный переход на преподавательскую работу с сохранением аспирантуры прошел для меня безболезненно. По-прежнему было много свободного времени, которое использовалось для тренерской и судейской работы. Именно тогда возникли ниточки, связывающие меня с моими баскетбольными воспитанниками Наташей Сеземовой, Людой Лягаевой, Александром Сеземовым, впоследствии ставшим мастером спорта СССР, и его женой Надеждой, которые переросли в почти в родственную привязанность, проявляющуюся до сих пор.
