О нашем жилище - [36]
45. Жилой дом. Великий Устюг. Середина XIX века. Совмещенное изображение. План по первому этажу
Удорожание земли в центре города приводит к тому, что к середине прошлого века усадебный принцип застройки начинает вытесняться поквартальным не только в столицах, но и в провинциальных городах. Изображенный на нашем рисунке (архитектор неизвестен) богатый «обывательский» (купеческий в данном случае) дом характерен новой тогда композиционной схемой. Размещение двухэтажной круглой «башни» я углу легко позволило объединить два разных фасада, скорее даже два разных дома в одном строении.
Даже не глядя на ситуационный план, мы без труда дешифруем: дом стоит на «престижном» перекрестке, причем налево идет главная, а направо - второстепенная улица. Сложная композиция связала воедино двух- и трехэтажные жилые комплексы, которые можно было без труда расчленить, сдавая внаем по частям.
Пилястры бельэтажа «утоплены» в плоскость фасада, так что формально нет нарушения «пристойности», нет прямого воспроизведения дворянского особняка, хотя это кирпичное здание обширнее и несомненно значительнее по формам, чем типичное дворянское жилище своего времени. Органической частью домовладения был одноэтажный флигель, сопряженный с главным фасадом эффектными въездными воротами
Картина монотонна: к литературному собирательному образу, возникающему со страниц русских книг точно так же, как со страниц, скажем О' Генри, статистика могла бы добавить только череду печальных или просто страшных чисел. Если в сегодняшних западноевропейских городах под влиянием процессов послевоенной демократизации и в результате действий коммунистов, социалистов, либералов положение несколько смягчено, то в трущобных районах Нью-Йорка или Чикаго господствуют по сути те же порядки, о которых сто лет назад повествовала новая «городская» литература.
Идеи социалистов не были безразличны немалой части архитекторов, по меньшей мере, с 70-х годов прошлого века - профессиональные разработчики идеи дома усматривали в этих идеях мечту о новом жилище, о новом гармоничном городе. Естественно, что когда социализм стал превращаться в реальность пока еще только в одной нашей стране, с 1917 года начинается напряженный поиск. При этом разруха, гражданская война, неотложные задачи восстановления хозяйства не давали, конечно, возможности немедленно воплотить в жизнь весьма смелые, нетривиальные концепции. Получилось так, что до самого конца 20-х годов строить новое было невозможно. Тем раскованнее и смелее было творческое воображение архитекторов, нарабатывавших проекты на десятилетия вперед, но в обыденной жизни на долгое время жилище погружается в состояние специфического кризиса, символом которого становятся слова «коммунальная квартира».
Уже давно стали солидными людьми те, чьи детство и юность прошли в бесчисленных «коммуналках», где, особенно в больших, нередко роскошных квартирах, живали бок о бок семь, десять, а то и двенадцать семей. Иного выхода не было, и разраставшееся население крупных городов могло быть обеспечено «жилплощадью» (это слово потеснило слова дом или квартира по вполне понятным причинам) только за счет «уплотнения» (еще одно словечко того времени) старых квартир. Естественно, что сколько-нибудь нормальная жизнь оказывалась труднодостижимой: кухни были большими, но они становились нестерпимо тесными, когда в ряд выстраивался десяток примусов или керосинок, десяток домашней работы столиков, посудных полочек при одном водопроводном кране; если была ванная комната, то к ней в квартирные часы пик выстраивались живые очереди… Трагикомическая эпопея «коммуналки» столь полно и разносторонне представлена классикой советской литературы, известной читателю, что социологические исследования, каких тогда не вели, оказывались практически ненужными. Кошмарный язык, посредством которого герои рассказов Зощенко обменивались как избыточной, так и необходимой информацией, казался некогда смешным - с сегодняшней временной дистанции непонятно, как могли не только жить, но и напряженно работать участники «сценок» Зощенко, Ильфа и Петрова, пьесы Катаева «Квадратура круга» и многих других.
Комнаты старых квартир оказывались слишком просторными по тогдашним представлениям, и их делили на «пеналы» фанерными перегородками, так что нередко высота получавшейся комнатки вдвое, а то и втрое превосходила ее ширину. Возникали нередко и вовсе странные помещения: глухие, без окон комнаты (бывшие гардеробные), комнаты в четыре или даже три квадратных метра (бывшие чуланы) или такие, как та, что описана Ю. В. Трифоновым в «Другой жизни», одной из поздних книг писателя.
«Комната на Шаболовке удивила: какая-то шестигранная, обрубок зала с потолком необычайной высоты, лепные амурчики беспощадно разрезаны по филейным частям. Одна ножка и крылышко осеняли шестигранную комнату, а другая ножка и ручонка, держащая лук, висели над коридором. Голов у амурчиков не было. Они приходились на перегородку…»
«Коммуналка» жила своей трудной жизнью, не упрощавшейся, разумеется, с появлением каждого нового ребенка (коридор, по которому разъезжал некогда автор, на трехколесном велосипеде, был не так уж длинен: квартиру в двухэтажном домике населяли всего четыре семьи, зато у приятеля в- соседнем семиэтажном доме, в квартире бывшего царского генерала, которую по привычке так и именовали генеральской, был коридорище, где мы могли устраивать велосипедные гонки), но рядом шла совсем иная, новая жизнь. Литература, кинематограф донесли до нашего времени прежде всего малосимпатичную фигуру нэпмана, рвача и спекулянта. Однако нэп - непростой период, в ходе которого успешно развивались многочисленные кооперативные товарищества, среди которых выделялся, к примеру, кооператив бывших политических ссыльных, в нелегкое время все еще значительной безработицы организовавший доходное производство кондитерских красителей и тому подобных нужных вещей. И вот в Ленинграде поднялся на набережной Невы у Кировского моста огромный жилой комплекс, до сих пор известный среди старых ленинградцев как Дом политкаторжан.
