О Нарнии - [19]

2. Мне кажется, сейчас у многих сложились неверные представления о том, что же такое развитие. Мне до сих пор по вкусу все, что я любил в детстве, и вот я слышу: вы отстали в развитии. Но ведь отстает в развитии не тот, кто отказывается терять старое, а тот, кто не может приобрести повое! В детстве вино вряд ли понравилось бы мне, сейчас я люблю его; но и лимонный сок по–прежнему кажется мне вкусным. Я называю это ростом или развитием, потому что стал богаче; там, где раньше у меня была одна радость, теперь их — две. Но если бы пришлось разлюбить лимонный сок, прежде чем я полюбил вино, это было бы не ростом, а обычным изменением. Сейчас мне нравятся Толстой, Джейн Остен и Троллон, люблю я и сказки и говорю, что вырос. Если бы я перешел к романам, отказавшись от сказок, я бы не вырос, а просто изменился. Дерево растет, прибавляя кольца; а вот поезд не растет, путешествуя от одной станции к другой. На самом деле все это много сильней и сложней. Мне кажется, сейчас я сознаю, что вырос, читая именно сказки, а не романы. Теперь я получаю от них куда больше удовольствия, чем в детстве, — я способен больше вкладывать и, конечно, больше извлекать. Но здесь я не хочу акцентировать внимание на этом. Даже если бы я просто полюбил серьезные книги, сохранив при этом любовь к сказкам неизменной, результат все равно назывался бы развитием, а брось я одно, чтобы подобрать другое, — нет. Конечно, в процессе роста случаются, к несчастью, и потери. Но основа развития не в этом, и уж точно не поэтому мы так стремимся расти. А если выбрасывать старое и оставлять позади станции — главное достоинство развития, почему же мы останавливаемся на зрелости? Отчего маразм не приводит нас в восторг? Почему, теряя зубы и волосы, мы не поздравляем друг друга? Кажется, некоторые критики путают развитие с ценой, которую мы платим за него, и даже рвутся сделать эту цену гораздо выше, чем ей положено быть в природе.

3. Связывать сказки с детьми возможно лишь в частных случаях. По–моему, наибольший вклад в изучение этой проблемы внес Толкин. Если вы уже читали его эссе о сказках, вы знаете, что прежде сказки не были адресованы преимущественно детям, их любили все. Потом сказку постигла участь старой мебели — выйдя из моды в литературных кругах, она очутилась в детской. Но многим детям сказки не нравятся, так же как не нравятся диваны из конского волоса; а многие взрослые эти книги любят, так же как любят кресла–качалки. Наверное, любовь к сказкам и у старых, и у молодых объясняется одной и той же причиной, хотя вряд ли кто‑то точно назовет ее. Я склоняюсь к двум теориям — Толкина и Юнга.

Согласно Толкину, прелесть сказки заключается в том, что в ней человек полнее всего реализует себя как созидатель. Он не «комментирует жизнь», как любят говорить сегодня; он творит, в меру возможностей, «вторичный мир». Как считает Толкни, поскольку в этом — одна из функций человека, ее успешное осуществление всякий раз приносит радость. По мнению Юнга, сказка высвобождает архетипы, которые хранятся в коллективном бессознательном, и, когда мы читаем хорошую сказку, мы следуем принципу «Познай себя». Рискну дополнить это собственной теорией, она не касается сказок в целом, а только одной их черты. В сказках мы встречаем существ, непохожих на людей, но ведущих себя почти как люди, — великанов, гномов, говорящих зверей. Я считаю, что итог прекрасный символ, помимо всего прочего, позволяет описать человеческую психологию и типы характеров гораздо короче; и доступней, чем в романах. Вот, к примеру, господни Барсук из «Ветра в ивах», невероятный сплав неприветливости, грубых манер, застенчивости и доброты. Знакомясь е: ним, ребенок впитывает в себя знания о людях и английской социальной истории. Получить эти знания по–другому он не смог бы.

Не все детские книги фантастические, и не все фантастические книги — детские. Даже в нашем веке, столь чуждом романтике, вы все‑таки можете написать фантастическую историю для взрослых, хотя прежде вы должны сделать себе имя в каком‑то более модном жанре, иначе никто ее не издаст. Но ведь иногда автор чувствует, что не просто фантастическая история, а фантастическая история для детей — единственно верная форма для того, что он хочет сказать. Разница здесь едва заметна. Его фантастические книги для детей и для взрослых будут намного больше походить друг на друга, чем на обычные; романы. Вероятно, его читатели прочтут и те и другие. Думаю, мне не надо напоминать вам, что четкая классификация книг по возрастным группам, столь любезная сердцу издателя, имеет мало общего с действительностью. Тот, кого сейчас упрекают, что он слишком стар для детских книг, в детстве выслушивал упреки, что читает слишком серьезную литературу. Достойные читатели не подчиняются расписанию. Точно не скажу, почему однажды я вдруг почувствовал, что не просто сказка, а сказка для детей — это как раз то, что я должен написать, хоть убей. Может, оттого, что она позволяет и даже обязывает не затрагивать то, что я и сам хотел оставить в стороне. Она требует сосредоточиться на событиях и сдерживает моего «буйного демона», как выразился одни добрый проницательный критик. Кроме того, она не терпит длиннот, что тоже плодотворно.