О наречиях русского языка - [11]
Въ Кашинѣ и Колязинѣ слышится что-то ярославское, говоръ становится еще ниже, на о. но говорятъ: си́виръ, ка́минь, цоловикъ, также ковда́, вно́го, а то и другое есть уже примѣта сѣвернаго наречія; также цокаютъ, но не вездѣ; рѣдко чвакаютъ; вмѣсто частицъ та, то, слышно болѣе отъ, ко, тко и притомъ не безразлично: къ сущ. м. р. на ъ придаютъ отъ: человѣкъ-отъ; къ средн, р. придаютъ то: лицо-то, яйцо-то; къ жнс. р. и вообще ко мн. ч. придаютъ частицу тѣ или те; та вовсе не слышно: церковь-тѣ, баба-те, люди-те. Многоль у нея комнатовъ? Сколько горницей? Мое употребляется вмѣсто мой: это мое цыпленокъ.
Въ Осташковѣ, и еще болѣе въ Весьёгонскѣ, наречіе новгородское. Около перваго однако же слышно вліяніе Пскова, и часть осташей цокаетъ: цаво́, ѣдзь, т. е. поѣзжай, и пр.
Особенныя слова Тверской губерніи:
Старица:
Конюхъ — ковшъ.
Саянъ — сарафанъ.
Га́пить — кричать, ревѣть.
Осташковъ:
Жагра́ — трутъ.
Вы́людье — диво.
Жиш(ж)ка — поросенокъ.
Ржевъ:
Цапе́ла — сковорода.
Упу́диться — испугаться.
Су́дница — кухня.
Весьегонскъ:
Висля́га — шатунъ.
Ду́дора — дрянь.
Зоба́ть — хлебать.
Губ. Псковская далеко не представляетъ той пестроты и смѣшенія наречій, какъ Тверская, но и тамъ Псковъ, Порховъ, Холмъ болѣе принадлежатъ Новгороду, а Опочка и Великіе-Луки — Бѣлорусіи, хотя и не на столько, какъ тверское Заволжье (Ржевъ). Вообще псковское наречіе отличается превратнымъ удареньемъ и искаженьемъ словъ. И здѣсь замѣняютъ дат. и предл. ж. р. ед. ч. одинъ другимъ и ставятъ дат. вмѣсто творит. мн. ч., но не замѣтно обратнаго: рыба въ воды, не чеши въ головы́, сиди въ комнаты; къ рѣки́, къ ноги́; уха съ рыбѣ, снять съ головѣ́, подлѣ избѣ; у стѣнѣ; торгую сѣменамъ, беру своимъ рукамъ; иногда надъ людемъ, вмѣсто: людьми; гостевъ, лицовъ, ножевъ; лего́ше (легче), крѣпо́ше, тоне́ше; чернѣйщій, славнѣйщій, бѣлѣйщій; иногда слышно и вмѣсто е: видро́, ты увязнишь, отъ ве́рбочикъ; одна́я работа, одно́е дѣло; оны, самы, за однымъ; тая (вмѣсто та), ту́ю, тоё, тые (тѣ), тыхъ, тыми; этое, евоный, ихный; я скака́ю (скачу), ты хочишь (хочешь), вы хо́чете; здѣсь-то собствено въ третьемъ лицѣ откидывается иногда тъ: онъ поё, борону́е, хо́дя, сиди́, мѣ́ря, ви́дя, она слы́ша. У, в переставляютъ: у него не улѣзешь, въ мене есть. Около Порхова чавкаютъ: овча, чаловать, черква; но цокаютъ только въ западныхъ уѣздахъ: ца́ска, ницово́. Въ прозваніяхъ удареніе переносится на овъ: Егоро́въ, Захаро́въ; говорятъ: намастырь, ндравъ, гнила (глина), облизьяна, пскопской, наскрозь, скусно (вкусно), страженье, слободный, затѣвы (затѣи), кожинный, піялка (піявка); охво́та (охота), штохвъ.
Особыя слова Псковской губерніи:
Журавина — клюква.
Читый — трезвый.
Барка́нъ — морковь.
Кали́вка — брюква.
Бли́цы — грибы.
Шу́пелъ — колдунъ.
Стрека́ва — крапива.
Во́дось— пойма.
Гульба — картофель.
Пѣтунъ — пѣтухъ.
Упа́кать — утрафить, уладить.
Боля́хный — большой.
Вологодская губ., въ сѣверныхъ уѣздахъ, или на Югской-сторонѣ, начиная отъ Великаго-Устюга, Лальска по Двинѣ и Вычегдѣ, принадлежитъ болѣе къ Архангельской, и говоръ одинъ; въ южныхъ, отъ самой Вологды, онъ переходитъ въ суздальскій, принимая на рѣк. Унжѣ, Во́хмѣ, Сы́солѣ — не въ пользу свою — особенности костромскаго и вятскаго. Югскіе крестьяне рускіе по племени и походятъ на архангельскихъ; въ Вохменской-частн, къ Костромѣ и Вяткѣ, народъ бѣднѣе, невзрачнѣе, грубѣе, и говоръ таковъ же; Подгородная или Тотемская-часть мало чѣмъ отличается отъ второй; и здѣсь вы можете быть увѣрены, напримѣръ, что на вопросъ: откуда ѣдешь? мужикъ непремѣнно самъ спроситъ; откуда ѣду? или напередъ еще: кто? я? и только послѣ раздумья и почески отвѣтитъ: а съ Во́хмы, либо: съ Сухо́ны!
Во всей Вологдѣ говоръ очень низкій, на о; ѣ часто произносится какъ и, вмѣсто ч ставятъ ц, цай и цяй, подъяцёй, стипцы, сцитать; иногда ця вмѣсто ча. шша вмѣсто ща, шт вм. щ; но ч вм. ц слышно гораздо рѣже. Окончаніе ся измѣняется въ це и сы: кататцё, дѣлатсы, купатсы, при чемъ мягкій знакъ ь выкидывается; надіявсё, вмѣсто: надѣялся; пене́ть, вмѣсто: пенять; дат. пад. мн. ч. идетъ за творительный, но обратнаго (какъ въ заволжскомъ новгородскомъ говорѣ, нпр. въ Городцѣ) не слышно.
Въ Устюгѣ говорятъ ею́, вмѣсто ее: онъ ею́ любилъ; е́йця, вмѣсто я́йца; ты зна’шъ, онъ быва’тъ, тя, тѣ, вм. тебя, тебѣ; сколько денъ; Миколаха, Любаха, Ондрюха; Полѣниха, вмѣсто Полѣнова (прозваніе); прозванія на ій оканчиваютъ на ей: Каменскей, Лисовскей; скоряя, добряя; и наконецъ що, вм. что́,— примѣта, общая нѣкоторымъ мѣстностямъ новгородскаго и рязанскаго наречій, но чуждая суздальскому. Къ Вяткѣ слышно: пошоу, нашоу — у вм. в. Древность здѣшняго населенія рускими, особенно Устюга, доказывается тѣмъ, что сохранилось много старыхъ словъ, неизвѣстныхъ въ другихъ областяхъ.
