О мышлении в медицине - [62]

В соответствии со сложностью медицины как таковой мышление и поведение врачей тоже должно быть многообразным. Те из них, у которых имеется установка лишь на одну строго ограниченную форму мышления, находятся в меньшинстве. Быть может, медик становится хорошим врачом именно благодаря тому, что он, располагая многими формами мышления и системами лечения, может в каждом случае выбирать или даже комбинировать нужные ему, причем все это представляется не систематикой, а искусством целесообразных мышлений и действий, конечная цель которых — возвращение здоровья больному.

Мышление современного врача следует оценивать с нескольких точек зрения (Rothschuh): мысли должны быть логичными, т. е. допустимыми; они должны быть правильными, т. е. поддаваться контролю и проверке, быть доступными рациональному способу доказательства; индуктивное мышление позволяет это. Мышление и знания врача также должны использоваться, так как речь идет о достижении цели. Но никто не станет требовать, чтобы эти знания, приобретенные врачом, были исчерпывающими. К этому надо стремиться, но такое желание неисполнимо и представляется утопией.

Естественно, в глазах всех врачей имеет наибольшее значение каузальное мышление: установить причину заболевания, ее устранить и предотвратить в будущем — вот смысл медицины. Но на другой стороне находится лечение, имеющее в виду исход, а не начало. И чем меньше нам известна причина болезней, тем более важным — для практических задач — представляется врачу финальное мышление. И здесь, впрочем, возникнет необходимость прийти к соглашению и создать теорию медицины, признающую оба вида мышления. Это было бы тем легче, что финальное мышление и лечение не безусловно являются противоположностью каузальному, но скорее его полярным дополнением. Между ними обоими лежит время, а именно прошлое и будущее. Оба направления различаются именно этим, а не противоположными представлениями о биологическом процессе.

Логика каузальной терапии, конечно, заслуживает признания. Но, несмотря на это, мы не можем утверждать, что по устранении причины всегда отпадает и ее последствие. Ибо, как высказался Grote, каузальная терапия применяется всегда с опозданием, только практический врач нуждается в каузальном мышлении, но также и в каузальной терапии и даже тогда, когда — это касается мыслительного процесса — при этом допускаются упрощения, т. е. искусственные приемы. Но практик все мыслит финально, он хочет вылечить больного, и в этом весь смысл, цель и конец. Ведь латинское слово «finis» значит и «цель» и «конец».

Но независимо от того, какую форму мышления мы в настоящее время изберем, врач всегда мыслит, и поэтому от его личных способностей, от его индивидуальности зависит, как он использует медицинское мышление.

Для распознавания и лечения он нуждается в представлении, которое он получил в аудитории и палатах клиники; это зависит частично от доходчивости преподавания, но прежде всего от качеств студента. Эта схема или представление, которое сложилось у врача, не должно быть неподвижным; множество новых сведений и возможностей лечения приводит к изменениям в мышлении и действиях врача. Но, несмотря на это, мы всегда видим, что основа мышления сохраняется в целости и то, что воспринято в высшей школе, стало непреходящим, удержалось в сознании врача. Ссылку на слова учителя не следует рассматривать как ошибочный консерватизм, но как хорошую основу знаний врача.

Практическому врачу обыкновенно следует на основании того, чему он научился и что наблюдал, выработать свою собственную схему мышления, в которой содержатся и многие его собственные мысли и соображения. При этом определяющим является не какое–то стремление к оригинальности, а глубокое размышление и переработка, и чем больше представлений накопляет врач об этой субъективной изменяемости в мышлении, тем больше с нею следует соглашаться и тем выше ее ставить. При этом проявляются субъективные и личные качества.

Несмотря на это, все упомянутые формы мышления и теории удовлетворить нас не могут, и поэтому вполне понятно, что интернист Gustav von Bergmann сказал, что, по его мнению, очень важно выработать новое понимание болезненного процесса и тем самым, возможно, и проложить другие пути для мышления в медицине; но jan как люди предпочитают держаться за все старое, то это новое мышление, пожалуй, с трудом проложит себе путь, так как требует ино. го взгляда на проблемы медицины.

Некоторые начинания и новые ходы мысли, впрочем, уже заметны. Следует напомнить о кибернетике и об учении о стрессе. В этой связи можно упомянуть также и о математике и статистике. Они обогатили биологию и медицину, обеспечив возможность посредством статистического анализа разделить количественные данные на случайное и закономерное. Таким образом был достигнут подъем современного вычисления вероятностей, и медицина иногда уже пользовалась этим, создавая, например, математическую модель, чтобы следить за возникновением раковой болезни. Мы получаем при этом представление о связях между закономерностью и индивидуальным состоянием.