О, Мари! - [46]
Разумеется, я не собирался надолго задерживаться в любой из этих организаций, так как главной целью была очная аспирантура в Москве, но три или четыре года было желательно поработать. Как я уже сказал, вступление в КПСС предусматривалось в основном на третьем или четвертом курсе, редко – на втором, только если кандидат имел трудовой стаж или прошел службу в армии. Университетский партийный комитет каждому факультету выделял в год по три – пять мест. На них претендовали отличники учебы, аспиранты, студенты вторых – пятых курсов, молодые сотрудники учебно-вспомогательного состава. Конкуренция была сильнейшая и ожесточенная, так как каждый уже с этого возраста боролся за свое место в обществе.
Первыми кандидатами в члены КПСС стали староста Князь и еще двое взрослых ребят, служивших в армии, серьезных и неплохо учившихся. Это было нормально: у них за плечами было несколько лет трудового стажа, и мне с моими данными претендовать на вступление в партию на втором курсе было преждевременно.
Комсомольская организация рассматривала кандидатуры нескольких студентов нашего факультета. Серьезность вопроса была всем известна, все в душе хотели пройти отбор, хоть и по разным причинам, а вот реальная возможность имелась у очень немногих. Первое условие – высокая успеваемость, второе – активная общественная работа и, наконец, поддержка курса. Я был уверен, что удовлетворяю всем этим условиям.
В тот год мы получили всего два места. Князь поддерживал и хвалил мою кандидатуру: мол, я хорошо учусь, занимаюсь саморазвитием, выполняю общественную работу да еще представляю университет на межвузовских спортивных соревнованиях. Но я еще молод, а другие ребята – с большим трудовым стажем, прошли армию, из рабочих трудовых семей, что тоже считалось плюсом. Поэтому он отдает предпочтение им и считает целесообразным обсудить мою кандидатуру в следующем году. Вероятно, он был прав, но его главная мотивация ни для кого не была секретом.
Собрание проводил бесхребетный легковесный доцент, секретарь парторганизации факультета. Начались выступления. Ребята из провинции с трудовым и армейским стажем составляли большинство учащихся курса, и чаша весов постепенно склонялась в сторону их общей кандидатуры. Все они меня хвалили, но поддерживали других. Видно было, что в этот раз Князь сумел сколотить группу из нескольких человек, которые, впрочем, все были членами моего оперотряда. Рафа, до этого сидевший молча, обернулся к залу и поднялся с места:
– Я согласен, что у этого парня за плечами армия, но чем он себя проявил уже здесь, в университете? Учится неплохо, но ведь уступает Давиду, это факт, да и никакой общественной работы не ведет. Поэтому хватит, кончайте базар! Я сам проведу голосование. Кто за Давида? Начинаю с первого ряда. Ты? Ты?.. Кто против? Против нет? Молодцы, умные ребята, сделали правильный выбор, продолжайте собрание, – и сел на свое место.
Все понимали, что даже если я обижусь, то не стану ни к кому применять физическое принуждение. К тому же подобные отношения были характерны на первом курсе, редко – на втором, когда все уже хорошо познакомились друг с другом. Сейчас все уже успели подружиться, и решать такие вопросы с позиции силы никому и в голову не приходило. А Рафа другой, с ним что-либо обсуждать сложно, конец мог быть самым непредсказуемым. Перед его бешеной агрессивностью трепетали все. Подавленный, обиженный, несмотря на успех, я покинул собрание. «Вот как, – думал я, – ребята меня любят, но как только доходит до столкновения интересов, все хорошее и объективное забывается». Мари с нетерпением ждала меня в коридоре.
– Получай, подруга, своего партийца! – обратился к ней Рафа. – Давайте отметим нашу удачу! А я должен еще встретиться с Юлей.
Пришли в наше излюбленное место рядом с университетом, заказали, как обычно, куриный кебаб, овощной салат, хинкали, тархуновый лимонад, сыр, мацони. Подошла новая подруга Рафа, русская девушка Юлия из Нижнего Новгорода. Юля училась на третьем курсе Института физкультуры и уже имела звание мастера спорта по метанию диска, жила в общежитии в сравнительно неплохих условиях, и Рафа был у нее частым гостем. Девушка она была видная, одного роста с Рафой, и могла без труда свалить двух крепких парней, при этом была удивительно стройна, даже изящна. Как часто бывает, когда встречаются две противоположности, они легко сходятся. Крепкая и мужественная Юлия и женственная, артистичная Мари быстро нашли общий язык и даже подружились.
– Мари, ты почему такая невеселая? И какая-то задумчивая. Что-нибудь случилось?
– Нет, Давид, все в порядке.
Вскоре мы тепло распрощались с Рафой и Юлей и поехали домой к Мари.
– Может, чаю попьешь, Давид? У меня сегодня вкусные пирожки, – предложила мадам Сильвия, – а потом пойдешь домой.
– Мама, он вступил в партию.
– В какую партию?
– Какая еще есть партия в этой мрачной стране? – воскликнула Мари со слезами в голосе. – Давид, и на кой черт тебе партия? Ты что, до конца своих дней решил жить в этой жестокой, несправедливой империи, где все люди – враги друг другу?
– Мари, мы с тобой по-разному воспринимаем окружающий мир. У тебя обостренное и гипертрофированное восприятие негативных сторон нашей жизни.
Две девушки-провинциалки «слегка за тридцать» пытаются покорить Москву. Вера мечтает стать актрисой, а Катя — писательницей. Но столица открывается для подруг совсем не радужной. Нехватка денег, неудачные романы, сложности с работой. Но кто знает, может быть, все испытания даются нам неспроста? В этой книге вы не найдете счастливых розовых историй, построенных по приторным шаблонам. Роман очень автобиографичен и буквально списан автором у жизни. Книга понравится тем, кто любит детальность, ценит прозу жизни, как она есть, без прикрас, и задумывается над тем, чем он хочет заниматься на самом деле. Содержит нецензурную брань.
Читателя, знакомого с прозой Ильи Крупника начала 60-х годов — времени его дебюта, — ждет немалое удивление, столь разительно несхожа его прежняя жестко реалистическая манера с нынешней. Но хотя мир сегодняшнего И. Крупника можно назвать странным, ирреальным, фантастическим, он все равно остается миром современным, узнаваемым, пронизанным болью за человека, любовью и уважением к его духовному существованию, к творческому началу в будничной жизни самых обыкновенных людей.
Есть люди, которые расстаются с детством навсегда: однажды вдруг становятся серьезными-важными, перестают верить в чудеса и сказки. А есть такие, как Тимоте де Фомбель: они умеют возвращаться из обыденности в Нарнию, Швамбранию и Нетландию собственного детства. Первых и вторых объединяет одно: ни те, ни другие не могут вспомнить, когда они свою личную волшебную страну покинули. Новая автобиографическая книга французского писателя насыщена образами, мелодиями и запахами – да-да, запахами: загородного домика, летнего сада, старины – их все почти физически ощущаешь при чтении.
Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.
Один человек с плохой репутацией попросил журналиста Максима Грязина о странном одолжении: использовать в статьях слово «блабериды». Несложная просьба имела последствия и закончилась журналистским расследованием причин высокой смертности в пригородном поселке Филино. Но чем больше копал Грязин, тем больше превращался из следователя в подследственного. Кто такие блабериды? Это не фантастические твари. Это мы с вами.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!