О, Мари! - [207]

Вторая эксгумация также не подтвердила версию следствия, а результаты нового допроса, проведенного другим следователем, не совпадали с теми, что были получены Коробко. Обвиняемые не могли сказать ничего, кроме подтверждения версии следствия об убийстве гирей одного человека. Впрочем, и по второму эпизоду они не отказывались категорически: допускали, что могли совершить убийство, но не помнят, как все это случилось, так как были пьяны. Эти больные люди с нарушенной психикой были настолько неадекватны и безучастны ко всему, что, кажется, можно было приписать им все жертвы Освенцима – и они согласились бы: в любом случае их ждет расстрел, какая им разница. Еще неизвестно было, дотянут ли они с таким здоровьем до суда.

Глядя на этих безразличных полумертвецов, я снова возвращался к размышлениям насчет теории судьбы – фатума. Существа, за которыми мне довелось наблюдать, уже с момента рождения были по сути полулюдьми, неразвитыми психически и морально, поддающимися любому влиянию и тупо следующими инстинктам. Соответствующая социальная среда могла им помочь, пусть и ограниченно, – во всяком случае, обеспечить минимальные условия и возможности пристойного существования, но они никому не были нужны, никогда не получали человеческой ласки и внимания. Никого не интересовало, зачем они родились, как жили и как закончили свой земной путь [49] . Для прокурора они были фигурантами раскрытого уголовного дела, единицей статистической отчетности, улучшающей или ухудшающей ее, не больше. Милицейские оперативники, как и следователи прокуратуры, всегда были заинтересованы в том, чтобы при установлении полностью доказанного факта преступления повесить на фигуранта все безнадежно нераскрытые эпизоды и отправить все вместе в суд. А ведь сколько известно случаев, когда осужден был не тот человек – как правило, тоже принадлежащий криминальному миру, но не совершавший именно этого преступления. Втройне опасно при этом то, что если невиновный в конкретном правонарушении человек оказывается в тюрьме, настоящий преступник остается на свободе. Вспомним хотя бы известное дело серийного убийцы-маньяка Чикатило. Этот нелюдь убил больше пятидесяти человек, в основном молодых ребят и девушек, среди которых было немало бродяг, алкоголиков, умственно отсталых. За преступления, которые совершил Чикатило, несколько человек оказались осуждены, а два брата расстреляны.

Впрочем, Константин Петрович оказался не таким уж простаком. Не стану с уверенностью утверждать, проснулся в нем профессионал или сработала привычная осторожность чиновника, а может, он внял подсказке Ольги Викторовны. Как бы то ни было, после проверки явного брака в уголовном деле уже не осталось, а отдельные несогласованности, шероховатости, нестыковки и слабости доказательной базы всегда устранимы. Слава Богу, скоро все закончится и я уеду в Ногинск – ближе к Москве, ближе к моей привычной жизни. Жаль, что придется расстаться с Ольгой. Всегда тяжело, когда встречаешь в жизни достойного человека, а потом теряешь его безвозвратно. Впрочем, кто знает – ведь мы работаем в одной системе… Всего девятый месяц, как я уехал из дома, – и как расширился для меня мир! Сколько новых людей, какие интересные встречи и сколько нежелательных событий, в которых я мог застрять, как в непроходимом болоте. Должно быть, мой ангел-хранитель со мной. Он хранит меня для Мари и маленького сынишки.

* * *

Несколько дней я гордился собой, ожидая от руководства похвалы за то, что сумел обнаружить серьезные упущения в расследовании. Два месяца, фактически лучшее время года – май и июнь – мы напряженно завершали юридическое оформление уголовного дела. Но никаких благодарностей в мой адрес не последовало, руководство приняло все как должное. Начальник следственной группы с некоторой неохотой написал докладную об отстранении Коробко от дальнейшего расследования, но пока его не отозвали, и докладная рассматривалась в Генеральной прокуратуре. Коробко продолжал угрюмо, как обычно, выполнять какие-то технические поручения. Спускался на короткое время в магазин, покупал водку, хлеб, картошку, лук; ухитрялся варить в номере какую-то еду, всегда пахнущую чесноком и уксусом. Ольга под различными предлогами избегала моих предложений вечером после работы погулять по тихим городским улицам или посидеть где-нибудь.

Почему-то мне вспомнился один из отцовских афоризмов: «Когда делаешь добро, не жди благодарности. Она может и не последовать, а ты потеряешь друга». Смысл этого изречения я понял гораздо позже, когда уже повзрослел и набрался определенного жизненного опыта. Каждый из нас, совершая по велению сердца доброе дело, чисто по-человечески ждет в ответ благодарности, признательности, теплых слов. Но зачастую этого не происходит. Человек считает, что проявленная к нему доброта – в порядке вещей, ему безразлично, каких физических или душевных усилий тебе это стоило, какое доставило беспокойство, какие трудности ты преодолел. Многие и вовсе выбирают неблагодарность, не желая быть вечно обязанными. Поэтому, делая добро, не стоит ждать признания. Вы попросту сделали это для себя, для своего спокойствия, для собственной души, а удовлетворенная совесть и самоуважение в конце концов принесут вам внутреннюю гармонию.