О, Мари! - [17]

Шрифт
Интервал

Мари повернулась и скрылась за дверью. Через минуту вышла, одетая в изящное летнее платье, с накинутым на плечи тонким розовым джемпером.

– Иди спокойно, Мари, не оглядывайся по сторонам. Не бойся, мы за тобой следим.

Возле магазина никого не было, только мои оперотрядовцы, разбившись на группы по два-три человека, караулили неподалеку. Мари зашла внутрь, я остался ее ждать. Прошло десять или пятнадцать минут, но девушка почему-то не выходила. Я поднялся на крыльцо и уже собирался открыть дверь, как вдруг прямо возле входа увидел Мари: она молча вырывалась из рук незнакомого мужчины лет тридцати, долговязого, с крючковатым носом. В зубах хулигана дымилась сигарета. По всей видимости, это и был тот самый печально известный Жоко. В магазине находились еще пять-шесть молодых парней, которые пили пиво прямо из бутылок и с ухмылками наблюдали за происходящим.

Ни слова не говоря, я со всего размаха ударил Жоко в лицо. От неожиданного мощного удара подонок отлетел обратно в магазин и грохнулся спиной о цементный пол. Я соскреб его с пола и с размаху швырнул в дверь, разбив стекло. Осколки дождем посыпались на него и на оперотрядовцев, вбежавших в магазин. Кто-то из дружков Жоко бросил пивную бутылку и попал в одного из наших, поранив ему голову, но ребята не растерялись и кинулись на хулиганов. Те были так напуганы, что даже не сопротивлялись. Продавщица съежилась за прилавком и, выпучив глаза от страха, дико кричала.

– Молчи, дура, мы дружинники, оперотряд! Вот удостоверение!..

– Прошу, пожалуйста, этого мальчика не трогайте, это мой сын Ашот, он никакого отношения к хулиганам не имеет!

– А не ты ли бутылку кинул? – ухватил я парня за грудки.

– Нет, дядя…

«Вот дурак, – подумал я, – мы примерно одного возраста, а он меня зовет дядей».

– Да брось, маменькин сынок, это же ты!

– Вот он, – Ашот указал на потемневшего от страха жгучего брюнета.

– Ладно, держите этого метателя, чтоб не убежал, мы с ним еще должны поработать.

Потрепанных и дрожащих хулиганов вытолкали на улицу и загнали за магазин. Парни так громко скулили и умоляли их отпустить, что возле нас начали задерживаться прохожие.

– Не видите, оперотряд работает! – отгоняли мы любопытствующих. – Проходите, не стойте!

Люди быстро уходили, только один пожилой мужчина осмелился несколько раз обратиться к нам:

– Ребята, они же молодые, ваши ровесники, не надо их калечить, хватит…

– А ты, хорек, – процедил сквозь зубы Айк, взрослый парень, недавно демобилизовавшийся из армии, – где был, когда они терроризировали всю улицу? Иди, папаша, твоя тетя тебя ждет. А то вдруг я рассержусь!

Рафа и Георгий обрабатывали плачущего Жоко. Взяв мужчину за руки и ноги, они с размаху ударили его о стену. Судя по всему, эту операцию они повторяли уже не в первый раз.

Метрах в десяти от них стояла Мари с искаженным от страха лицом. Увидев, что я вышел из магазина, она кинулась ко мне:

– Пожалуйста, отпустите его, он больше не будет! Давид, помоги, они убивают Жоко, он умрет… Достаточно, он свое получил… Больше не посмеет…

– Все, ребята, хватит! Кто-нибудь, принесите воды, паразит притворяется мертвым.

На Жоко опрокинули два ведра воды и с трудом привели в чувство. Рядом Рафа и еще пять-шесть парней из отряда «воспитывали» его дружков, но без особого рвения.

– Жоко, мой мальчик, ты пришел в себя? Молодец, умный сукин сын, – с притворной ласковостью протянул Георгий. – Ты знаешь, кто мы?

Одним глазом (другой полностью превратился в кровоподтек) Жоко уставился на меня:

– Вот этот ударил меня первым… Ара [7] , почему ты так? Вах, мама-джан… – он выплюнул выбитые зубы, – за что, вашу мать, за что вы со мной так, кто вы такие?

– Жоко, – вступил я в разговор, – ты плохо воспитан! Ни за что обругал меня матерными словами…

– Ара, ты что как педик говоришь!.. Ты не мужик, ты мусор, мент…

– Нет, Жоко, я еще не мент, я начальник оперотряда дружины.

– Что я вам сделал? Почему ты меня убиваешь?

– Сейчас объясню. Знаешь вон ту девушку? Мари, подойди ближе!

Мари неуверенно приблизилась. Ее трясло.

– Да, знаю, она моя соседка.

– Жоко, разве соседке угрожают ножом, а потом пистолетом? Разве это по-соседски – обещать изуродовать лицо, отрезать нос, правый или левый сосок и говорить, что один патрон на выбор предназначен правому глазу ее отца?

– Начальник, врет она, я пошутил, а пистолета у меня вообще нет!

Сильный удар ногой по ребрам на время лишил Жоко возможности говорить.

Передо мной лежало, все в грязи и крови, жалкое дрожащее существо, уже плохо понимающее, что с ним происходит. «Боже мой, как быстро человек может превратиться в корчащееся от боли животное, которым движет только инстинкт выживания, – подумал я. – Не дай бог когда-либо оказаться на его месте…»

– Умираю… – хрипел Жоко, изо рта у него текла кровь. – Прошу, вызовите скорую…

Мари, бледная от ужаса, смотрела на все это широко раскрытыми глазами. Я почувствовал, что еще чуть-чуть – и она больше не сможет сдерживаться, начнется истерика.

– Георгий, проводи Мари домой, сейчас мы с Жоко разберемся. Ребята, еще воды. Эй, пацаны, где эта крыса держит пистолет?

Избитые, напуганные дружки Жоко тупо смотрели друг на друга.


Рекомендуем почитать
Слоны могут играть в футбол

Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.


Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.