О Ленине и Октябрьской революции - [16]
Временами он оживляет свою мысль шутливым отступлением или язвительной репликой. Например, высмеивая Камкова, без конца задававшего вопросы, Ленин использовал поговорку: «Одни дурак может задать столько вопросов, что и десять умных не ответят».
Иногда Ленин простым примером иллюстрировал новый порядок. Он как-то привел рассказ старой крестьянки, которая говорила, что если раньше человек с ружьем не позволял ей собирать хворост в лесу, то теперь, наоборот, — он не опасен, он даже охраняет ее.
Ленин всегда стремился воздействовать в первую очередь на ум, а не на чувства. Тем не менее по реакции его слушателей можно было судить, какой силой эмоционального воздействия обладала ленинская логика.
Мне довелось выступать на митинге после Ленина. Это случилось в Михайловском манеже в январе 1918 года, когда на фронт отправлялся первый отряд защитников Советской страны. Колеблющееся пламя факелов освещало огромное помещение, делая длинные ряды броневиков похожими на каких-то допотопных чудовищ. Вся большая арена и стоявшие на ней бронеавтомобили были усеяны темными фигурами новобранцев, плохо вооруженных, но сильных своим революционным пылом. Чтобы согреться, они плясали и притопывали ногами, а чтобы поддержать хорошее настроение — пели революционные песни и частушки.
Громкие крики возвестили о прибытии Ленина. Он поднялся на один из бронеавтомобилей и начал говорить. В полумраке слушавшие его люди вытягивали шеи и жадно ловили каждое слово. После окончания выступления раздались бурные аплодисменты.
Когда Ленин, закончив свою речь, спустился с броневика, Подвойский объявил:
— Сейчас перед вами выступит американский товарищ.
Толпа навострила уши. Я поднялся на автомобиль.
— Прекрасно, — сказал Ленин, — говорите по-английски, а я, с вашего разрешения, буду переводить.
— Нет, я буду говорить по-русски, — отважился я в каком-то безотчетном порыве.
Ленин следил за мной искрящимися глазами, словно предвкушая возможность позабавиться. Ждать ему пришлось недолго. Израсходовав весь имевшийся у меня запас готовых фраз, я запнулся и замолчал. С большим трудом я подыскал еще несколько слов. Что бы ни делал иностранец с их языком, русские остаются благожелательными и снисходительными. Они умеют ценить если не умение, то, во всяком случае, старание начинающего. Поэтому моя речь прерывалась продолжительными аплодисментами, которые каждый раз позволяли мне перевести дух и найти несколько слов для следующего короткого броска. Мне хотелось сказать им, что, если наступит критический час, я сам с радостью вступлю в ряды создаваемой Красной Армии. Я остановился, мучительно подбирая нужное слово. Ленин поднял голову и спросил:
— Какого слова вам не хватает?
— Enlist, — ответил я.
— Вступить, — подсказал он.
После этого всякий раз, когда я запинался, Ленин тут же подсказывал мне нужное слово, я его тотчас подхватывал и с американским акцентом бросал в зал. Это, а также то, что я представлял собой живой и осязаемый символ интернационализма, о котором все они столько слышали, вызывало веселое оживление и гром аплодисментов. Ленин от всей души смеялся и аплодировал.
— Ну вот, как бы там ни было, начало в освоении русского языка сделано, — сказал он мне. — Но вы должны продолжать заниматься им серьезно. А вы, — сказал он, повернувшись к Бесси Битти >[6], — вы тоже должны изучать русский язык. Дайте в газете объявление, что хотите обменяться уроками. И потом просто читайте, пишите и говорите только по-русски. С американцами не разговаривайте — все равно пользы от этого но будет, — добавил он, улыбаясь. — Когда мы встретимся в следующий раз, я вас проэкзаменую.
Чуть не случилось так, что следующей встречи могли и не состояться. В момент, когда автомобиль с Лениным выезжал из манежа, прозвучали три резких выстрела и три пули пробили стенку автомобиля, одна из них ранила швейцарского делегата Платтена >[7], сидевшего рядом с Лениным. Преступник, притаившийся в соседнем переулке, пытался попасть в Ленина, но промахнулся.
Жизнь большевистских вождей постоянно подвергалась опасности. Основное внимание буржуазные заговорщики сосредоточивали, естественно, на Ленине. Они говорили, что в его деятельном мозгу зарождаются планы уничтожения их. О, если бы нашлась пуля, которая могла бы успокоить этот мозг! Об этом каждый день страстно молились контрреволюционеры.
В одном доме в Москве нас всегда принимали с расточительным гостеприимством. Огромный стол с дымящимся самоваром ломился под тяжестью фруктов, орехов, умопомрачительного множества закусок и «сластей», как называл их Артур Рэнсом >[8], питавший к ним особую слабость. Война обошлась с этим домом весьма благосклонно. Крупной биржевой игрой, контрабандным сбытом товаров в Германию, спекуляцией всех видов эта семья достигла верха благополучия. И вот, невесть откуда приходят вдруг большевики и выбивают у них из-под ног самую основу всего их благополучия. Большевики хотят прекратить войну. С ними невозможно сговориться. Это же дикари, сумасшедшие! Они хотят положить конец спекуляции, биржевой игре — словом, решительно всему! Единственное, что можно предпринять, — это покончить с ними. Повесить их! Расстрелять! И начать сверху, с Ленина.
