О ком молчит Вереск - [8]

Значит, это правда… он просто бросил меня умирать и сбежал. Сбежал устраивать свою жизнь, развлекаться, наслаждаться свободой. Марко был прав… он, оказывается, знал своего брата намного лучше меня.

— Дядя Сальва, он такой крутой. Мам, ты слышишь? У него за поясом индонезийская сабля, и он…

— Хватит… мне, правда, очень душно. Помоги мне выйти на свежий воздух.

Чезаре взял меня под локоть и тут же с тревогой заглянул мне в лицо.

— Ты вся дрожишь. У тебя температура? Ты заболела?

— Куда так торопится моя невестка?

Голос прозвучал так близко, что я застыла как вкопанная, сдавив пустой бокал, и медленно обернулась. Марко и Сальва подошли ко мне. Голова закружилась, и все расплылось перед глазами на доли секунд.

— Зачем же так быстро убегать? Не поздороваешься со мной, Юлия? Не поприветствуешь старого друга?

Тяжело дыша, подняла на него взгляд. Издевается. Я вижу этот триумф в глубине его глаз, вижу эту поддевку, эту прелюдию к апокалипсису.

— Разве мы были друзьями?

— Вместо «здравствуй» такие сложные вопросы о взаимоотношениях? Зачем ворошить прошлое? Какая разница кем мы были, правда? Это ведь теперь не имеет никакого значения.

Хитро улыбается. Чувственный рот такой сочный, порочный… Хотел взять мою руку, но я спрятала ее за спиной.

— Кто старое помянет, тому глаз вон? — сказал по-русски практически без акцента.

— А кто забудет — тому два, — ответила сухо тоже по-русски, еде сдерживаясь, чтобы не закричать. — Мои отец и мать не позволяют мне иметь плохую память.

— Как жаль, что ты такая злопамятная. Я рассчитывал на более теплый прием. Разве мы не одна семья?

— Юлия взволнована твоим возвращением, как и я. Поэтому не совсем готова раскрыть тебе объятия.

Сальва обернулся к Марко и, не переставая улыбаться, вкрадчиво сказал:

— Конечно взволнована, ведь ей придется мне ответить — почему она раскрыла эти объятия тебе.

Я сдавила бокал с такой силой, что он раскололся на части и порезал мне ладонь.

— Мама! — воскликнул Чезаре. — Ты порезалась! У тебя кровь!

— Принеси бинт или салфетки, — ровным голосом сказала я и даже не обернулась на сына, когда он побежал в сторону кухни.

— Думаю, нам всем нужно многое обсудить…, — примирительно сказал Марко, — давайте отпустим гостей и поговорим в моем кабинете.

— Конечно, я не стану мешать прямо сейчас. Ведь вы собирались обвенчаться? Вперед. Падре заждался… Только не забудьте ему рассказать о том, что она уже венчана!

Вот он — первый камень. Ударом прямо в сердце.

— Она или Маргарита Варская? Разве есть хотя бы один свидетель ее венчания с кем-то другим? — спросил Марко, и Сальва перевел на него взгляд. Несколько секунд молчания, и на губах Паука снова заиграла улыбка. Марко выглядел напряженным и очень бледным. Он понимал, что мы оба сейчас ходим по краю лезвия.

— Пятнадцать лет тебя не волновал этот вопрос! Мы считали тебя мертвым!

— Это ведь так удобно! Верно… не она. А все, кто могли бы быть свидетелями, давно мертвы. Разве я стал бы жениться на дочери убогого, презренного русского торгаша, которому пустили кишки за его предательство? Я мог только ее трахать!

Марко вытянулся и почернел, а Сальва слегка откинул полу пиджака и положил руку на рукоять сабли. Мой муж судорожно сглотнул. Я ожидала, что сейчас он сцепится с Сальваторе, но этого не произошло, потому что Паук умиротворительно потрепал брата по плечу.

— Но, кто помянет старое… поэтому оставим в прошлом все, что теперь не имеет никакого значения. Я вышвырнул — ты подобрал. Пользуйся на здоровье.

— Ты..! Как ты смеешь оскорблять Юлию? Какого черта ты явился в мой дом, Сальва? Чтобы начать ссору?

— Ну что ты, братишка, какая ссора. Это так мелочно.

Марко стал между нами, и его пальцы сильно сдавили набалдашник трости.

— Всего лишь заехал поздравить твою жену с днем рождения и сказать вам, что я вернулся и теперь часто буду вас навещать. Вам пришлют приглашение на мое новоселье на днях. Хорошо отметить… а я откланяюсь. Я помню, что меня не приглашали.

Чезаре прибежал с бинтом, оглянулся на Сальваторе.

— Вы уже уходите, дядя?

Паук остановился напротив моего сына, и я вся внутренне сжалась, превратилась в натянутую струну, которая вот-вот порвется. Как два отражения. Как две копии. Одна моложе, одна старше. Словно оба смотрятся в зеркало. Пусть никто этого не увидит кроме меня.

— Мы еще обязательно встретимся…племянник!

На этом слове он посмотрел мне прямо в глаза и уже не улыбался. Чернота заглянула мне прямо в душу, и чудовище, которое в ней спряталось, злобно оскалилось.

Глава 5

Это единственное место, где я могла укрыться, спрятаться от самой себя, от людей, от Марко. Моя мастерская, наполненная скульптурами, кувшинами, вазами и маленькими статуэтками. Все эти годы я находила отдушину здесь, наедине с глиной, гипсом или воском, когда мои руки ваяли, а мысли витали где-то далеко…где-то в прошлом, где-то, где нет боли и страданий.

Когда-то, более десяти лет, назад я увидела, как посреди площади мастер в старой одежде, оборванном фартуке ваяет скульптуру парня. Я долго смотрела за ним. Приезжала туда и наблюдала, как постепенно комок глины приобретает человеческие черты, как из нее появляется лицо, туловище, руки и ноги, как губы статуи изгибаются в улыбке. Она оживает. Она напитывается душой художника.