О ком молчит Вереск - [18]

— Оно отвратительное.

— Его шили самые лучшие модельеры под моим надзором.

— Бездарности. А ты…безвкусный болван.

Схватил за тонкую ткань легкого платья и разодрал обеими руками, сгреб меня за талию, впечатывая в стену, впиваясь голодными губами мне в рот.

— Значит, не пойдешь вообще…найду, с кем пойти.

Вцепилась когтями в кожу головы, в затылок, оставляя следы, кусая до крови за губы, и в ответ ощутила, как развернул спиной к себе, вдавил лицом в стену, удерживая за волосы, раздвигая коленом мои ноги, и вошел в меня одним мощным толчком»

Вздрогнула и тихо застонала от воспоминаний, чувствуя, как пылают щеки и саднит внизу живота. Схватила двумя руками платье и сдернула с вешалки. Теперь я знала, в чем пойти на новоселье.

***

— Откуда это платье, любимая?

Спросил Марко, когда мы сели в машину.

— Охренеть, да? Я, когда увидел маму, у меня челюсть отвисла.

— Чезаре! Контролируй свою речь!

Я сама была поражена, когда надела его на себя. Сшито, как влитое. Повторяет все изгибы моего тела. Сиреневая ткань легкая, шелковистая, свободно струится от бедра, но в то же время обрисовывает ноги и каждый изгиб фигуры, а камушки сверкают и переливаются на свету. Платье полностью обнажает плечи и уходит угловым вырезом до самого пояса, но при этом грудь надежно скрыта тканью, и тонкая серебристая шнуровка лишь подчеркивает скандальный вырез. Я даже боялась подумать, сколько мог стоить тогда этот наряд Сальваторе и… насколько он шедеврален и великолепен, и как невероятно смотрится на мне. У подонка действительно безупречный вкус.

— Заказала в Париже несколько недель назад. Хотела надеть на Рождество, но пришлось это сделать раньше.

— Невероятное платье…ты в нем как…, — Марко не мог подобрать слов, но его глаза блестели, и лицо покрылось красными пятнами. Я знала этот взгляд и уже не раз видела эти пятна. Они всегда означали, что мне пора запереть свою комнату и не открыть, когда в дверь постучат ночью. — Как королева. Но ты, кажется, не любишь сиреневый. Чего вдруг решила именно его? Лучше бы, и правда, надела на Рождество, а не какое-то новоселье.

Добавил как-то сухо и отвернулся к окну. Я поправила волосы за ухо и медленно выдохнула. Мами оставила мои волосы распущенными струиться по голым плечам. Я много лет не распускала волосы, а сейчас захотелось. По мере того, как мы приближались к поместью ди Мартелли, дышать становилось все труднее, и вся уверенность улетучивалась. Увижу его Люси и сойду с ума. Я не должна об этом думать. Только о ненависти, только о презрении. Этот человек обманул меня, бросил одну умирать и заявился, спустя пятнадцать лет, чтобы играть в свои игры. Пусть играет со своей женой, а не со мной.

Машина въехала на территорию особняка, остановилась неподалеку у фонтана. К нам тут же бросилась, встречающая гостей, обслуга. Сколько машин. Громко играет музыка, в воздухе летают черные и белые воздушные шары. Я взяла мужа под руку и пошла в сторону дома. И каждый шаг болью внутри. Сколько всего хранят эти стены…

Она бросилась мне в глаза сразу. Великолепная белая статуя богини. Девушка в мокрой одежде, прилипшей к телу, с распахнутой на груди блузой так, что видно одно полушарие и острый сосок. Ее волосы, украшенные венком из колосьев, распущены по плечам, и они такие же мокрые, как и одежда. Она стоит по щиколотку в воде. Чем ближе я подходила, тем сильнее колотилось мое сердце. Я узнавала эти черты… точнее, они мне напоминали кого-то. Как будто я уже видела эту сцену… и не только видела… эта девушка похожа на меня. На ней точно такой же наряд, как был на мне в ту ночь, когда Сальва вернулся из Америки, и мы сбежали к ручью.

Никто, кроме меня, особо на нее не посмотрел, а я тут же отвела взгляд и прошла мимо. Не хватало, чтобы кто-то еще заметил сходство.

— Изменил здесь многое на свой вкус, — проворчал недовольно Марко, — отцу бы не понравились все эти статуи, фонтаны. Ну да ладно. Его дом… что хочет, то пусть и делает.

Мы вошли в огромную залу, наполненную гостями, снующими с подносами официантами, танцорами и танцовщицами, облаченными в блестящие костюмы.

И он, как всегда во всем черном, посреди всеобщего пиршества стоит с бокалом в руке, развлекая двух женщин, которые слушают его с открытыми ртами. На нем точно такая же рубашка, как на Чезаре… с такой же вышивкой. Рубашка, которую я так хорошо помнила, и которая мне нравилась. Быстро обвел взглядом зал, отвернулся и тут же снова обернулся, впиваясь в меня сумасшедшим взглядом.

Мне вдруг показалось, что стало невероятно тихо, что все люди вокруг исчезли, что свет вокруг нас погас, и огромная хрустальная люстра освещает только его с этим бокалом в руках и с этим диким взглядом исподлобья. Как будто сейчас сожрет меня им, обглодает до костей… а мне, как же унизительно хочется быть сожранной. Эти проклятые бархатные глаза, невыносимо красивые, невыносимо мрачные, обещающие адские муки. Мне кажется, я смотрю в них целую вечность. Пока вдруг рыжеволосая женщина, стоящая рядом с ним, не повисла на его руке и не спросила громко по-русски:

— Любимый, это и есть жена твоего брата?

Глава 9