О храбрых, нежных и влюбленных. Сказания Пятиречья - [41]

– Сохние, душа моя, успокойся, не то и я заплачу, п слезы мои заставят устыдиться волны Ченаба. Поверь мне, ты всегда будешь покоиться на этой груди, ничто не разлучит нас. Как тело и душа, мы созданы, чтобы жить и умереть вместе. У нас с тобой один путь.

На другой день в доме почтенного гончара собралась вся община. Ждали отбытия свадебного поезда. Плачущую Сохни передавали из объятий в объятия подружки, тетки и соседки, когда во двор вошел махинвал, ведя любимую буйволицу невесты – Белоножку, вымытую и вычищенную, со смазанными маслом рогами. Сохни прильнула губами к белой звездочке на лбу Белоножки и зарыдала в голос. Глаза махинвала тоже увлажнились.

– Будь спокойна, биби, я ее не обижу! – сказал он. Сохни окинула его гневным взглядом.

– О Аллах! Что за чудо – плачущая красота! – прошептал юноша.

И он призвал благословение неба на любимую.

Сохни увезли. А махинвал пытался утешить свое сердце. Иногда он подсаживался к Туллхе, на то место, где обычно сиживала Сохни, и принимался месить глину. Каждое утро и каждый вечер целовал он звездочку на лбу Белоножки. «Моя прекрасная Луна прикасалась к этому месту губами… -говорил он,- но теперь она сошла с небосклона, и в мире воцарился мрак…»

Прошло два месяца. Жена Туллхи сильно тосковала по дочке. Однажды, наготовив сластей для угощения новой родни, славная женщина велела махинвалу отнести их Сохни.

В новом доме Сохни посланца ее родителей приняли с почетом. Сама она осведомилась.о здоровье и благополучии близких, а потом, оставшись с ним наедине, поведала о своих страданиях.

– О хозяин души моей! Жизнь твоей Сохни превратилась в безводную пустыню. Спаси меня! Не дай отлететь ослабевшему духу!

– Будь стойка, рани моей судьбы! – отвечал ей юноша.- Эти два месяца я провел в тоске и раздумьях, я целовал твои следы в доме, который ты покинула. Я принял решение. Сегодня новолунье. Знай, прежде чем вновь народится луна, моя Луна засверкает у меня на груди.

Спустя неделю махинвал пришел к хозяйке и сказал:

– С тех пор как биби ушла в дом свекра, мне жизнь не в жизнь, матушка. Ищите себе другого пастуха, а меня отпустите.

Мать Сохни приготовила юноше новую одежду, хотела щедро заплатить ему, но махинвал взял у нее лишь десять рупий.

– Больше мне не потребуется, матушка,-сказал он.- Остальное оставьте себе.

– Куда же ты пойдешь, пастушок моей Сохни?! – горестно причитала добрая женщина.

– Пойду служить одному святому. Возле него я снова обрету покой.

Миновало семь дней, и по городу распространился слух, будто возле усыпальницы святого, что по ту сторону реки, объявился бродячий факир – воплощение мудрости и учености. Он так пел, что сам бог мог бы заслушаться, так играл, что люди забывали обо всем на свете. На бледном, бесстрастном лице его застыло выражение высшего спокойствия.

Еще через семь дней горожане стали группами переправляться на тот берег Ченаба и уговаривать жителей тех мест, чтобы они хоть на время отпустили в Гуджарат своего факира. И желание это было тотчас исполнено.

Факир нашел приют в той самой роще, где некогда останавливался караван бухарцев. О его приходе объявил глашатай. Люди толпами шли поклониться святому – такой неизреченной мудростью веяло от слов Корана, произносимых устами этого великого знатока арабской и персидской учености.

В тот день Туллха с утра трудился над огромной, в рост человека, вазой для цветов, поэтому жена его одна отправилась на поклонение святому. Там, в роще, она встретила свою ненаглядную Сохни, бледную, осунувшуюся. Вместе со свекровью она направлялась к факиру. Мать и дочь со слезами обнялись. Свекровь и мать – обе просили чудотворца прочесть заклинание, которое принесло бы исцеление их красавице.

Едва лишь Сохни встретила взгляд факира, как на лице ее вспыхнул румянец. Святой взял больную за руку, послушал биение ее крови, сунул в стиснутые пальцы бумажку-амулет, прочел молитву-благословение и сказал:

– Да пребудет с тобой милость Аллаха!

В тот день у Сохни словно крылья выросли. Прежде в этом доме у нее не ладилось ни одно дело, теперь же работа горела в ее руках. Она мигом перестирала груду тахимадов, обмазала глиной возвышение для готовки пищи, вывела на нем затейливый узор.

В полдень, когда вся семья разошлась, Сохни достала амулет и вознеслась к вершинам счастья. Вот что там было написано:

«Мои размышления принесли плоды: снова рука любимой оказалась в моей руке. В первую же ночь новолунья, после полуночи, когда все живое впадает в забытье, приходи в рощу к манговому дереву, что растет возле реки. Только будь осторожна. А я буду ждать восхода своей Луны. Да исполнит Аллах семь ее желаний!»

Вскоре факир вернулся на другой берег Ченаба. Кончились безлунные ночи, наступило новолунье. В тот вечер Сохни изо всех сил торопилась пораньше управиться с ужином. Свекрови ее расторопность пришлась по душе.

– Нынче ты весело работаешь, невестушка! – похвалила она.- Смотри, как скоро со стряпней разделалась. Сегодня мы пораньше ляжем.

– Я, матушка, и впредь постараюсь так делать,- отозвалась Сохни.

Все семейство мирно похрапывало, когда Сохни тихонько выскользнула на улицу. Ночь была до того темна – собственную руку не увидишь. Но вот на небе показался тоненький серп луны. Дорога, деревья, кусты проступили во мгле неясными тенями.