О хлебе, любви и винтовке - [166]

«Неужели он их обоих?» — спрашивал взгляд Гайгаласа.

«Да», — безмолвно утверждал Альгис.

«Но он не виноват», — молили глаза старика.

«Никто его и не обвиняет». Альгис положил бумаги на стол, а простой грубый конверт с надписью «Рекомендация» спрятал в карман. Вышел, так и не сказав ни слова.

На улице под липкой его ждал Лаймонас.

— Ты еще здесь? — удивился Альгис.

— Так ведь обещал могилу показать…

— Обещал… — ответил Альгис, не в силах думать ни о чем, кроме страшной нелепости и несправедливости случившегося.

«Лаймонас пули допроситься не может, а тут — после всех мучений, на самом пороге, когда оставалось только нагнуться и взять…»

— Так как же, комсорг?

— Покажу. Дай только своих закопать.

Через два дня у Альгиса в Рамучяй дел больше не было. Он взял у дежурного чемодан, сложил вещи Гинтукаса и отправился с ним на станцию.

— А кенаря не возьмем? — спрашивал мальчик.

— Замерзнет.

— А папка умел и зимой носить…

На станции было холодно и неуютно. Дежурный в разговоры не пускался, велел ждать. Альгис закурил.

— Под землей, наверное, страшней, чем под бочкой, — рассуждал Гинтукас.

— Конечно, — согласился Альгис.

В зал вбежала запыхавшаяся дочка Цильцюса Роза. Она подлетела к дежурному:

— Поезда еще не было?

Дежурный торжественно повернул ее в сторону расписания, потом — к часам.

— Айюшки, ты что, околеешь, если скажешь? — рассердилась Роза.

Увидев Альгиса, бросилась к нему.

— Думала, не догоню.

— Да, еще бы немного…

— Я насчет Гинтукаса хотела. — Она смущенно опустила опухшие глаза. — Хозяйка сказала… Мыс Йонасом, вечный ему покой, договорились. — Слова Розы звучали в ушах Альгиса, как падающие на гробовую доску комья земли. Только теперь он понял, о какой Розе говорил перед смертью Скельтис.

Альгис не мог противиться его воле.

— Пойдешь к тете? — спросил он, наклонившись к мальчику.

— Не знаю.

— Отдай ребенка, — заторопилась Роза. — Зачем он тебе? Ты еще молодой, а мне уже не удастся… И как ты его вырастишь? Сам дите. Будет хлеб на двоих — хватит и на третьего. — Она вынула завернутый в платок медовый пирог, протянула его Гинтукасу, поправила на нем шапку, вытерла нос. — Отдай, что ли?

— Так как же быть, Гинтукас?

— Мне без дяди Йонаса теперь все равно, — ответил он серьезно.

— Ведь ты его папой звал.

— Так это его! — хмыкнул мальчонка и сразу же перешел к делу: — Только долго не езди, дядя, приезжай, когда я с ней заскучаю.

— А старик не заругает? — спросил Бичюс у Розы.

— Он за станцией ждет, с лошадьми.

Альгис отдал Розе узелок с вещами Гинтукаса, обнял обоих, проводил немножко, а потом, взглянув на часы, повернул в сторону шоссе — голосовать. Но ему не везло: машины проносились мимо, почти задевая его, обдавали запахом бензина и разогретой резины. Наконец вышедший из терпения Альгис поставил чемодан на дороге и с решительным видом уселся на него. Вскоре возле самых его ног затормозил громыхающий, скрипящий грузовик, ехавший не иначе как на честном слове. В дверцу высунулась голова в сбитой набок кепке:

— Тебе что, зубов не жалко?

— Подвези, — миролюбиво попросил Альгис.

— Дальше ямы не уедешь.

— А мне в гору.

— Подвезу, а потом всю жизнь с милицией не разделаюсь.

— Я сам милиция.

— Знаю я вас. Подвезешь такого, сам потом без ботинок останешься да еще временный паспорт заработаешь из-за того, что не смог красного от зеленого отличить…

— Так я уже синий, зуб на зуб не попадает, — Бичюс потянул дверцу к себе и заметил, что шофер держит на коленях заводную ручку. — Чего тебе бояться, ты ведь при оружии, — пошутил Альгис, залезая в кабину.

Машина тронулась. Внимательно наблюдая за разбитой дорогой, шофер завел разговор:

— Где это ты, браток, до ручки так дошел?

— Как тебе сказать… Вроде бы воевал…

— Давай-давай, трави, мне что…

— …С местными…

— Ха-ха-ха! А я тебя хотел огреть и свезти, куда положено. Думал — рассчитаюсь хоть с этим за ботинки…

— Комсомолец? — поинтересовался Альгис.

Шофер хлопнул себя по левой стороне груди, где под комбинезоном, видимо, хранил билет, и значительно кивнул.

— Ну, значит, нам с тобой всюду по пути, — обрадованно сказал Альгис. Про себя он подумал, что без Гечаса, Вердяниса и Скельтиса, без того, что они сделали, этот парень не мог бы так гордо и значительно ударить себя в грудь.

С этой мыслью Бичюс задремал и не слышал уже, что говорил шофер. Сквозь дрему текли уже более спокойные мысли: «Так и в жизни: что охватишь глазами, что умом обоймешь — то твое, а дальше — темень. Шоферу — что? Привык? Трясется себе, вцепившись в баранку. А каково было первому? Впрочем, наверное, одинаково: чем больше угол зрения, тем больше и скорость. Тоже вполне можно свернуть себе шею…»

Машина была безжалостна к мечтам: она тряслась, скрипела, капризничала, несколько раз пришлось наматывать на проволоку промасленную тряпку и присвечивать, пока шофер копался в моторе. Наконец добрались до города. Первый же милиционер завел драматическое объяснение по поводу машины.

— Ты мне почетную грамоту должен выдать за то, что я этого бронтозавра заставляю двигаться, а не документы требовать, — кипятился шофер.

— Будь человеком, оставь его в покое, — попросил Альгис, угощая старшину папиросами.