О хлебе, любви и винтовке - [162]

«Началось!» Альгиса от этой мысли бросило в жар.

Дрожащий голос, удаляясь, тянул колядку. Нищий шел медленно, ковыляя. На дороге, когда его нельзя было увидеть из дома, он вдруг преобразился: походка выпрямилась, он зашагал, как только что обученный новобранец, под его ногами весело захрустел снег. И опять все умолкло, снова все окутала праздничная тишина.

Альгис уже не спал. Он не мог устоять на месте. Во дворе пьяный Шкема изливался перед привязанной собакой:

— Только мы с тобой, Брисас, и охраняем добро. За каждый кусочек готовы горло перегрызть другому. А что получается? Ты в будке цепью привязан, а я к земле. До смерти так и останемся. Нет, нету больше уважения к хозяину, нету. Даже нищий и тот спину кажет. Нету, Брисас, уважения, хоть ты лопни…

Через полчаса за пригорком заржал конь. Вскоре показалась парная бричка. В ней сидели двое мужчин и две женщины. Пятый лежал у них в ногах и, казалось, был мертвецки пьян. Бричка завернула во двор к Шкеме. Навстречу приехавшим вразвалку направился Шкема. В руках он держал кувшин.

— Кто такие будете? Признавайтесь, какому богу молитесь, и заходите в дом… — начал было он и умолк, вытаращенными глазами уставившись на женщин, проворно достававших из-под одежды оружие и приближавшихся к нему широкими неженскими шагами.

— Черт тебя побери, Шкема! Так-то ты принимаешь гостей?! — загрохотал, словно бочка пустая покатилась, высокий, плечистый мужчина. — Что ты суешь нам водичку? Ты давай можжевеловку откупоривай!

«Трумпис!.. Вот тебе раз! — Альгис был неприятно удивлен. — Опять к бандитам перекинулся?! Ну, погоди у меня, осел ты этакий, поговорю я с тобой! — злился Бичюс, наблюдая, как коренастый мужчина сердитым взглядом остановил развеселившегося великана и, выскочив из брички, стал разминаться. — А это наверняка Вайдила. Ишь ты, какие патлы отрастил!»

Пока Шкема потчевал приезжих пивом, Вайдила успел осмотреть двор, проверить все и отдать распоряжения. Двое из бандитов, не распрягая лошадей, вогнали бричку в сарай и сами остались внутри, закрыв за собой дверь. Двое других подошли к амбару, подергали замок и подозвали Шкему.

— Ключики, дед! — протянул руку Трумпис.

Хозяин заспорил, но Вайдила подтолкнул Трумписа:

— Ну-ка, покажи, как действует твоя отмычка.

Великан поднял железный шкворень, просунул его в дужку замка и повернул. Замок отвалился вместе с пробоем.

— Получай! Исправишь, — ободрил великан огорченного Шкему.

«Ничего себе засада! Сами теперь, как в мышеловке, сидим». Альгис осторожно прокрался в свой угол. Внизу топотали, стучали чем-то. Послышался тонкий и хриплый простуженный голос:

— Пока они там напируются, пока перины пролеживать будут, мы тут с тобой, чего доброго, в ледышки превратимся.

Заскрипели ступени. Альгис замер, приподняв автомат. Над входом мелькнула голова и исчезла. Внизу грохотал Трумпис:

— Не пропадем! У меня в кармане фляжка припасена. И на свеженинке сидим! — Послышалось бульканье и шумные глотки.

— Не вылакай до дна! — хрипел его напарник.

Альгис приник к щели, еще раз осмотрел двор и округу и заметил идущего со стороны школы Скейвиса. Его сопровождал только один из дружков, невысокий съежившийся человечек. Второй, видно, остался в тайнике.

«Подрезали мы вам крылышки! — Альгис глянул через щель в полу. На последней ступеньке лестницы сидел простуженный бандит, осторожно прихлебывая самогонку. Напротив него, навалившись на бочку, Трумпис резал сало. — Шли за двумя, а тут — целая стая. Неужели Намаюнас просчитался? А вдруг Арунас застонет, ведь там, в сарае, тоже двое?.. — Страх выгнал Альгиса из тайника и подтолкнул к лестнице. — Нужно побыстрее что-то делать!» Но двигался он осторожно, боясь, как бы не скрипнула доска, нащупывая удобное место для каждого шага. И все же доска заскрипела.

— Слышишь? — окликнул Трумписа хриплый.

— От холода… — отмахнулся Трумпис.

— От холода так не скрипит.

— Ну, значит, от ветра. Ну и трус ты, браток. Какой осел тебя Перкунасом[32] прозвал только! Пей!

«Стрелять! Нет, нельзя. Ни в коем случае! — остановил себя Альгис. — Напасть? А если не испугаются? Если первыми стрелять начнут? Тогда всему конец…»

Оружие бандитов лежало в стороне.

— Послушай, Перкунас, куда вы девали мою Гене? — спросил Трумпис напарника.

— А, не морочь себе голову. Ей не приходится трястись, как нам с тобой.

Великан выругался, резким жестом провел рукой по лицу.

— Не боялся бы я за нее — раздавил бы тебя, как слизняка. — Перкунас в ответ забулькал самогонкой. — Если бы я только знал… — Трумпис, не окончив, выпил остатки из фляжки.

Взгляд Бичюса вдруг остановился на стоявшем рядом огромном мешке с горохом…

«И сидит он как раз под самым люком…» Альгис прочно стал на балку, крепко обхватил мешок и потянул — по сантиметру, по два тянул, к лестнице. В глазах позеленело, заныла спина, в боку закололо, сердце подпрыгнуло и забилось у самого горла. Но он все тянул упорно и непрерывно, чувствуя, как от страшного напряжения дрожит каждый мускул, каждая жилка. Громко перевести дух он не мог. Дотянув мешок до отверстия, Альгис мельком глянул вниз — простуженный бандит, наклонив голову, резал охотничьим ножом хлеб, — приподнял мешок и столкнул. Бандит крякнул под ударом свалившейся ему на шею тяжести. В тот же миг Альгис оказался внизу.