О головах - [19]

— Я, знаешь ли… не смогу…

— Пойдем! Что тебе делать?

— В самом деле не смогу! Ко мне… — и тут мне захотелось выложить ему в лицо все, но я почему-то не решился, — ко мне придет сегодня… гость. Может, я появлюсь попозже…

— Пошли своего гостя подальше и приходи! Ладно?

Он крутил пуговицу моего пиджака и приставал:

— Приходи во что бы ни стало! Я оставлю для тебя место. Закажу поесть. К десяти-то ведь можно успеть? И я как-нибудь устрою, чтобы нас не выгоняли хотя бы до двух.

— Лучше возьми с собой Еву! — не переставал я упорствовать.

— Еву! Ха-ха! Зачем? Зачем мне сегодня Ева? Женщин на свете хватает — одна краше другой! Ева мне понадобится завтра, чтобы задать мне хорошую баню, как и положено законной жене… Так смотри, не задерживайся!

Дверь захлопнулась, и я остался один.

Я заварил себе зеленого чаю покрепче.

Наливая его в стакан, я с удивлением увидел свои руки: это были чужие дрожащие руки с длинными бледными пальцами и педантично вычищенными ногтями. Они вылепили из глины все, что у меня есть! Все, что у меня есть… А теперь какие-то другие руки свели их усилия на нет и они так противно дрожат! «Ведь без барельефов, без всех этих дурацких постаментов будет лучше, не правда ли?»

Чай был горек и слегка опьянял.

До сих пор я не натыкался на препятствия и непринужденно преодолевал все трудности. И вот пришел мой черный день — мою работу откинули в сторону, как откидывают прядь, упавшую на глаза. Этаким бессознательным жестом! Сперва я был задет тем, что мне поручен только гарнир, но не само блюдо, а теперь хотят убрать с тарелки и листья салата. Этаким бессознательным жестом!

Я поднялся и зажег верхний свет. Почему-то захотелось поглядеться в зеркало. На носу я увидел сажу!.. Даже не представляю, откуда могла взяться сажа. Но тут не было ничего удивительного: трагедии всегда происходят там, где на земле валяется апельсиновая корка, а если твой друг уводит твою жену в ресторан и ты стоишь на перекрестке, как побитая собака, то ветер крепчает ровно настолько, чтобы шляпа твоя слетела и покатилась по лужам. Закон природы!

Дрожащей рукой я оттер свой нос и начал разглядывать волосы. Они у меня еще пышные и волнистые, но на темени уже редеют. Скрывать это пока легко, однако… Мне вдруг стало неуютно. Что-то говорило мне, что если я сдам сейчас позиции хоть на воробьиный шаг, то уже не перестану отступать. Я обязан удержаться в фокусе! Если я хоть чуточку выйду из фокуса, то навеки сольюсь с серой неразборчивой массой.

Я снова налил себе чаю.

…До чего же был уверен в себе Айн! Это самоуверенность победителя. Что и в его работе могут быть просчеты — такое ему и в голову не придет. Нашел, и баста! «Деньги?.. Деньги можно поделить пополам!» Сейчас этот шароголовый сидит в клубе и опрокидывает рюмку за рюмкой. А сам даже не умеет держать вилку в левой руке. Такому и проигрывать-то стыдно! «Вопрос не в деньгах…» Еще бы — конечно, нет!

Я попытался представить себе зрительно его набросок. Две руки, две кричащие руки, да, это способно потрясти. И, наверно, в самом деле будет куда впечатляюще без всяких плит с надписями, без барельефов и «дурацких постаментов». Но ведь они могут оказаться примитивными, эти руки. Выражать идею пацифизма и абстрактного гуманизма… Ой, откуда вдруг подвернулись эти низкопробные эпитеты? Ведь это лексика Магнуса Тээ! Внезапно перед моими глазами возник памятник жертвам фашизма на кладбище Пер-Лашез… Нет ли тут повода для разговора о плагиате? Но пришлось отказаться и от этой мысли: «Медному всаднику» Фальконе в Ленинграде ничуть не вредит бесчисленное множество других «гордых всадников», схожих, как близнецы. Уж такое это искусство — скульптура. К тому же руки на Пер-Лашез сплетены в одну цепь, работа же Айна по своему духу, настроению, аромату — как там это называется? — совершенно своеобразна.

Я понял, что должен еще раз немедленно посмотреть эскиз. Кем-то сказано, что боль ревности отличается от всякой другой боли тем, что постоянно ищет повод к усилению. Оказалось, что существуют и другие боли с такими же свойствами.

Я решил потревожить Еву. Наверняка набросок рук лежит у Айна на столе. Я свернул трубкой свой эскиз скульптурной группы, созданный в целях помощи Айну (теперь-то я отчетливо сознавал, что это было не так), и взбежал наверх не за двадцать четыре шага, а за двенадцать.

— Айн сказал, что пойдет немного проветриться…

Мой приход застал Еву врасплох — она была в халате. Узнав, что меня интересует, она порылась в бумагах Айна и нашла лист, который я узнал бы с любого расстояния.

— То?

— То самое! Здорово, а? Находчивый парень достался вам в мужья, находчивый и смекалистый, верно?

Ева покосилась на меня уголками глаз. И поскольку не привыкла решать сама, предпочла согласиться. Разумеется, вскользь, как и подобает порядочной жене.

— Когда же ему взбрело это в голову? Совсем, наверно, недавно — уж больно он чудной был сегодня.

— Талантливый парень, очень талантливый, — уклонился я от прямого ответа.

— Ох, зайдите же! Кто нас заставляет стоять в передней?

— Пожалуй, поздно… Ну да ладно, на минутку зайду. Только вот… — и я изобразил на лице лучшую из своих улыбок — заговорщицкую, — вдруг Айн вернется и решит, что дело нечисто.