— Так вот, Курбан… Надо нам махнуть, это я выяснил и о вас тут перемолвился, надо махнуть на четвертую. Может быть, вам там понравится, и тогда я наверху подскажу место, приемлемое для молодого инженера вашего профиля. Да, кстати, сколько это будет стоить — до четвертой? — обратился он к «леваку».
Тот назвал сразу же.
— Не хватит, — ответил Огарков, прикинув расходы на пропитый коньяк в парке. — Не хватит. Ну что делать будем, а, Курбан? Проявим смекалку и инженерскую выдумку или…
— Знаете, — потянулся близко к его уху Курбан и, заикаясь, отчаянно краснея и рукавом своего праздничного пиджака вытирая горошины пота, зашептал о деньгах, которые можно попросить у воспитательницы детдома — Людмилы Константиновны.
— Не попросить, — выслушав, внятно резюмировал Огарков, — а потребовать и экспроприировать. Укажите дорогу шоферу!
— Вот здесь налево, по грунтовой, а там, на шоссе, я покажу, — ненавидя себя, пояснил Курбан.
Из-за шафранной песчаной гряды, минуя высокий бархан, вылетел зеленый райкомовский газик и помчался по отполированной до блеска солончаковой долине… Оглушительный взрыв отбросил машину, крутанул ее, подобно волчку, жестко остановил невидимой рукой, осадил на левое переднее колесо…
— Сильно ушиблись? — встревожился Кулиев, стараясь не выдать боли, хотя у него в глазах потемнело, когда он плечом ударился об угол кабины.
Кулиев помог Людмиле Константиновне сесть поудобней.
Старая женщина держалась за голову.
Шофер Салих сморщился, вылез из кабины, шагнул к колесу, зло глядя на дырявую покрышку.
— Ну как, Салих? — неуверенно спросил секретарь райкома, вполне сознавая свою вину: подгонял, подгонял, подгонял…
— Да как! Все ваша скорость! Когда-нибудь с вами шею свернешь! Сколько предупреждал! Да еще с такой резиной. Теперь целый час провозимся! Выходите, мне инструмент достать надо. — Шофер повернулся к ним и смягчился, увидев широкий кровоподтек на лбу у Людмилы Константиновны. — Вот так, вот сюда ногу ставьте, Людмила Константиновна. Быстренько наведу порядок, сейчас же, мигом поедем. — Салих заторопился, доставая домкрат.
Людмила Константиновна хотела приложить к ушибленному месту платок, но Кулиев остановил ее:
— Смочите сперва зеленым чаем. Хорошо заварен. Отличное вяжущее средство. — Отвинтив крышку и вынув пробку, он подал ей термос.
С опаской поглядывая на разозленного шофера, чувствуя вину перед ним и перед старой женщиной, Кулиев постарался отвести Людмилу Константиновну подальше, снял свое летнее пальто, постелил, усадил ее, присел напротив. Помог ей смочить платок и растерянно заговорил:
— Чувствую себя… как последний ишак. Зачем мы туда едем? Ну, разве разумно отбирать ребенка у Атахана? Неразумно! А оставлять ребенка в пустыне? Конечно, там уже начали устанавливать сборные дома, бараки, жизнь налаживается…
Она поправила на голове влажный платок и задумалась:
— А может, вернуться?
Кулиев поднялся, походил, поглядывая то на шофера, то на нее.
— Есть одна мысль. Но лучше, если бы вы попробовали. Понимаете, они интересные люди. Был я недавно в той больнице, где работает Наташа, а заговорить не посмел. Но дочь ее об Атахане щебечет, при мне Атахана папочкой назвала, а Наташа то ли не расслышит, то ли делает вид, что занята другим. Но сама при этом как-то меняется… Так, может быть, передумала она… Кто знает? Нелепо пытаться уговорить ее выйти за него замуж: в любви ни уговоры, ни директивные указания, само собой разумеется, кроме вреда, ничего не принесут. Но вот, если бы как-то разговориться с ней по-женски, да и об Атахане вы лучше меня ей можете сказать. И знаете, — он посмотрел на ее платок, — у вас, увы, предлог есть, Людмила Константиновна.
Их заставил отвлечься паровозный гудок. Сбавляя скорость, отфыркиваясь, побрякивая, шел товарняк. Машинист высунулся из окна, смотрел на железнодорожный путь, по которому с важностью владыки, переступая через шпалы, шествовали верблюды. Они с презрением относились к свирепым гудкам. Увязался за ними ишак. Мотая длинными листьями ушей, он кокетливо перебирал точеными копытцами, забегая влево, вправо, останавливаясь, брыкая невидимого врага.
Товарняк еле тащился. Верблюды шли и шли, ишак бестолково сновал из стороны в сторону.
Пока эта картина привлекала внимание Людмилы Константиновны, Кулиев направился к шоферу. Не доходя до него, замедлил шаги и, выдержав почтительную паузу, спросил Салиха:
— Ну как?
Но Салих не ответил, глядя на приближающуюся легковую машину. Рядом с шофером неестественно прямо, прикусив губы, сидела Наташа. Ее лицо бескровно белело.
Салих поднял руку.
Машина затормозила. Наташа не замечала никого.
— Наташа! — воскликнул Кулиев, пожимая ее холодную руку. — Куда вы? Что с вами?
— На четвертую! Там ребенок умирает, — не поднимая глаз, ответила Наташа.
— Возьмите Людмилу Константиновну! — Кулиев помог Людмиле Константиновне сесть на заднее сиденье. К ней перебралась и Наташа.
Шофер Расул, не повернув головы, включил мотор, и машина понеслась.
Дороги, дороги! Вся жизнь — дорога!
Наташа по-прежнему смотрела перед собой. Людмила Константиновна выжидающе молчала.
Машина нагнала колонну грузовых платформ, прицепленных к пятитонному тягачу. Современный караван. Бурые трубы, подобные жерлам орудий, прицеливались по безлюдью, по немоте, по барханам.
