О двух типах художников - [8]
Привычка не исключает из повседневной практики ни сенсаций, ни бессодержательных волнений. Но сенсация, шумный успех или провал в общественных, в личных делах или в искусстве оставляют на общей бессмыслице жизни не больший след, чем опьянение от водки в жизни какого-нибудь отчаявшегося труженика или опьянение от шампанского в жизни развращенного, скучающего богача.
Гете прекрасно обрисовал это жизненное чувство, как оно проявлялось в филистерской германской буржуазии его времени:
Люблю послушать я, как в праздник соберутся
Потолковать о битвах, о войне,
Как где-то в Турции, в далекой стороне,
Народы режутся и, бьются.
Стаканчик свой держа, стою перед окном,
И барки по реке проходят предо мною;
А после к вечеру иду себе в свой дом,
Благословляя мир спокойною душою[9].
Стиль и техника сенсации с тех пор радикально изменились. Но ее социальная функция в общем явлении буржуазной "привычки" сохранилась все та же: на фронте империалистической войны 1914–1919 годов погибали миллионы людей, и этот факт воспринимался филистером, бюрократа часки закосневшим даже в своем быту, как нечто "вполне естественное", если даже в числе жертв были его сыновья или братья: "сенсация" ежедневных сводок с фронта лишь постепенно подтачивала прочность обывательской привычки.
Быть может, противоположный пример позволит нам лучше пояснить нашу мысль. Когда судьба одного человека, несправедливо осужденного Дрейфуса, была, воспринята сначала передовой интеллигенцией, а затем и массами, как факт ненормальный, который нельзя просто отметить, с тем чтобы о нем больше и не думать, во Франции возник общегосударственный кризис. Из этого видно, что движение протеста и сенсация — это взаимоисключающие противоположности, хотя некоторые их внешние черты иногда кажутся сходными. Чувство возмущения восстает против бюрократической привычки, воспитанной стихийностью капитализма, призывает к осознанию общих причин, породивших явлений, которое возбудило негодование; сенсация же, вызвав скоропреходящий шум, позволяет, людям вернуться к повседневной привычке и, внося в быт известное разнообразие, только поддерживает этим и укрепляет буржуазный принцип стихийности.
3. Трагедия и трагикомедия искусства при капитализме
Привычка, докука которой смягчена сенсацией; тупость мысли и чувства, которому опьянение придает своеобразный вкус — Именно этого требуют от искусства классовые интересы буржуазии.
Тип писателя — ловкого специалиста, умеющего заинтриговать, заинтересовать, возбудить и успокоить, — стихийно порожден капиталистическим разделением труда. Классовые интересы буржуазии ускоряют и усиливают формирование такого художника как общественного типа. Сила объективных социально-экономических факторов очень велика, — и все же обусловленный ими процесс художественного вырождения встречал немалое противодействие. Как показал Энгельс, величие людей Возрождения, Леонардо да Винчи и Микель Анджело имеет обоим источником то, что они еще не подпали под действие капиталистического разделения труда. Позднейшие представители буржуазной идеологии шаг за шагом теряют это преимущество, которым обладали люди, работавшие в период неразвитого капитализма. Но и великие люди позднейших времен чувствовали, что жизненные интересы культуры зависят от того, сумеют ли ее представители сохранить человеческую, разносторонне развитую индивидуальность, от их связи с различными сторонами народной жизни, от активного участия в различных областях общественной деятельности), — словом: от сопротивления тем уродствам, которые влечет за собой капиталистическое разделение труда. Подобно тому, как народные революции последних веков, и прежде всего революция 1793–1794 годов, завоевывали буржуазную демократию вопреки буржуазным верхам, так и борьба за идеологический прогресс шла в XIX столетии в непрерывной борьбе с объективными условиями капитализма и субъективными требованиями господствующего класса.
Свифту и Вольтеру, Дидро и Руссо, Лессингу и Гете удалось отстоять от потопления в буржуазном варварское прекрасные острова человечной культуры. Но социальный процесс не может быть остановлен, и даже такие гениальные и героические усилия и индивидуальные успехи в обороне от пошлости не могли не остаться единичными случаями. Капитализм, победоносный в экономике, все больше сламывал сопротивление защитников культуры. По мере воцарения товарного хозяйства, все культурные цата ости превращаются в товары, а их производители — в частичных, капиталистически обуженных специалистов.
Несмотря на общность признаков, описываемое явление может показаться противоположным тому пути к бюрократизму, о котором мы рассказали выше. В одном случае усиливающаяся неспособность к живому восприятию, усыхание чувства, образование рационалистически-формальной рутины; в другом случае — все больший культ восприятия, все большее устранение от всего, что выходит за пределы чистого ощущения. Писатель становится специалистом по части восприятия, виртуозом непосредственности, регистратором душевной жизни.
Но в современном буржуазном обществе есть тенденции, сближающие эти контрасты. Начиная с натурализма, мы видим целый ряд "направлений", которые стремятся превратись искусство в "науку", понимая эту задачу, как устранение из литературы какого бы то ни было проявления творческой индивидуальности. Любопытно, что основатели немецкого натурализма критикуют субъективность Золя и стараются очистить и "улучшить" его принципы, изгоняя из своих работ все хоть сколько-нибудь индивидуальное. "Новая вещность", "монтаж" и "фактография" презирают способность к индивидуальному восприятию и, действительно, заходят в подражании стилю протоколов несравненно дальше своих предшественников — натуралистов XIX века. Худшие качества схоластов и педантов, представляющих бесконечно умножающиеся "частные отрасли" буржуазной социальной науки в период упадка, — мелочный эмпиризм, бюрократическая специализация, отчуждение и отрыв частных задач от живой связи с основными проблемами жизни, — возводятся здесь в добродетель художника.
Антонио Грамши – видный итальянский политический деятель, писатель и мыслитель. Считается одним из основоположников неомарксизма, в то же время его называют своим предшественником «новые правые» в Европе. Одно из главных положений теории Грамши – учение о гегемонии, т. е. господстве определенного класса в государстве с помощью не столько принуждения, сколько идеологической обработки населения через СМИ, образовательные и культурные учреждения, церковь и т. д. Дьёрдь Лукач – венгерский философ и писатель, наряду с Грамши одна из ключевых фигур западного марксизма.
"Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены" #1(69), 2004 г., сс.91–97Перевод с немецкого: И.Болдырев, 2003 Перевод выполнен по изданию:G. Lukacs. Von der Verantwortung der Intellektuellen //Schiksalswende. Beitrage zu einer neuen deutschen Ideologie. Aufbau Verlag, Berlin, 1956. (ss. 238–245).
Перевод с немецкой рукописи Н. Волькенау.Литературный критик., 1936, № 8.
Перевод с немецкого и примечания И А. Болдырева. Перевод выполнен в 2004 г. по изданию: Lukas G. Der Existentialismus // Existentialismus oder Maixismus? Aufbau Verbag. Berlin, 1951. S. 33–57.
"Я позволил себе собрать эти статьи воедино только потому, что их основная тенденция не лишена актуальности. Во-первых, у нас еще распространены - хотя и в более скрытой форме - вульгарно-социологические теории, стирающие разницу между величием подлинной классики и натуралистическим эпигонством. Во-вторых, современный фашизм делает все для того, чтобы исказить и фальсифицировать историю литературы. Его лакеи забрасывают грязью великих реалистов прошлого или стремятся превратить их в предшественников фашизма.
Серия «Фигуры Философии» – это библиотека интеллектуальной литературы, где представлены наиболее значимые мыслители XX–XXI веков, оказавшие колоссальное влияние на различные дискурсы современности. Книги серии – способ освоиться и сориентироваться в актуальном интеллектуальном пространстве. Неподражаемый Славой Жижек устраивает читателю захватывающее путешествие по Событию – одному из центральных концептов современной философии. Эта книга Жижека, как и всегда, полна всевозможных культурных отсылок, в том числе к современному кинематографу, пестрит фирменными анекдотами на грани – или за гранью – приличия, погружена в историко-философский конекст и – при всей легкости изложения – глубока и проницательна.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.
Главная тема книги — человек как субъект. Автор раскрывает данный феномен и исследует структуры человеческой субъективности и интерсубъективности. В качестве основы для анализа используется психоаналитическая теория, при этом она помещается в контекст современных дискуссий о соотношении мозга и психической реальности в свете такого междисциплинарного направления, как нейропсихоанализ. От критического разбора нейропсихоанализа автор переходит непосредственно к рассмотрению структур субъективности и вводит ключевое для данной работы понятие объективной субъективности, которая рассматривается наряду с другими элементами структуры человеческой субъективности: объективная объективность, субъективная объективность, субъективная субъективность и т. д.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Первая в России книга о патафизике – аномальной научной дисциплине и феномене, находящемся у истоков ключевых явлений искусства и культуры XX века, таких как абсурдизм, дада, футуризм, сюрреализм, ситуационизм и др. Само слово было изобретено школьниками из Ренна и чаще всего ассоциируется с одим из них – поэтом и драматургом Альфредом Жарри (1873–1907). В книге английского писателя, исследователя и композитора рассматриваются основные принципы, символика и предмет патафизики, а также даётся широкий взгляд на развитие патафизических идей в трудах и в жизни А.
Михаил Наумович Эпштейн (р. 1950) – один из самых известных философов и теоретиков культуры постсоветского времени, автор множества публикаций в области филологии и лингвистики, заслуженный профессор Университета Эмори (Атланта, США). Еще в годы перестройки он сформулировал целый ряд новых философских принципов, поставил вопрос о возможности целенаправленного обогащения языковых систем и занялся разработкой проективного словаря гуманитарных наук. Всю свою карьеру Эпштейн методично нарушал границы и выходил за рамки существующих академических дисциплин и моделей мышления.
Люди странные? О да!А кто не согласен, пусть попробует объяснить что мы из себя представляем инопланетянам.
Сокращенный перевод с немецкого. Статья полностью напечатана в «Internationale Literatur Deutsche Blatter», 1939, №№ 6 и 7.Литературный критик. 1940 г. № 11–12.
Кир Булычев разбирает хронофантастику по примерам, приведенным в книге «Патруль времени».
Это автобиографические «Записки семидесятника», как их назвал сам автор, в которых он рассказывает о своей жизни, о том, как она привела его в ряды писателей-фантастов, как соединились в нем писатель и историк, как влияла на него эпоха, в которой довелось жить. К своему «несерьезному» фантастическому жанру он относился исключительно серьезно, понимая, что любое слово писателя прорастает в умах читателей, особенно если это читатели молодые или даже дети, так любящие фантастику.